Телохранитель

Последнее было почти правдой.

– Спроси ее при случае, что отец говорил ей про СВЗ? Спроси обязательно, что она вообще знает про СВЗ. Мне нужна любая информация.

– Ладно.

«Дался им этот чертов завод», – с раздражением подумал Ховрин.

Посидели еще с полчаса, поговорили о спорте, потом наевшийся до отвала Ховрин откланялся и ушел. Печерский остался – у него еще должны были быть тут какие-то переговоры, – заказал себе кофе и десерт. Ховрин же от десерта отказался. Выйдя на улицу, выдохнул с облегчением. Уже ему было заказано такси, ждало его. Круто.

В пятницу вечером ходили с Викой что-то отмечать у ее подруги в кафе «География». Кроме Ховрина с Викой были еще две девушки и один смазливый парнишка. Звали его Артур. Девушки называли его Артурчик. Он был типа бедный студент. Денег у него, судя по всему, не было вообще. За него платила девчонка, потом они вместе поехали к ней спать. Ховрин с Викой приехали домой в час ночи. Ночевали у Вики. Ховрин заснул сидя, снимая ботинки в прихожей. Потом как-то перебрался в постель, скидывая на ходу одежду.

Домой он возвращался следующим утром около одиннадцати. Был безветренный синий день. Шел мимо детской игровой площадки. Дети там перекрикивались там между собой на своем птичьем языке. На скамейке недалеко от детской площадки сидели Савва Смирнов (Савва), Кабанов Саша (Кабанчик) и Гаврила Дудников (Дуда), курили. Увидев Ховрина, подошли к нему.

– Здорово, чувак! У тебя, говорят, есть права?

– Есть, – важно кивнул Ховрин.

– Круто! Поехали завтра ко мне на дачу ловить рыбу! – тут же возбудился Гаврила. – Брат даст машину. Она раздолбайка, но ездит.

– Какая, нафиг, рыба – только лед сошел! – удивился Ховрин. – И где червей брать?

– Червей я достану! – возбудился уже Кабанчик, словно его не кормили полгода, а тут показали еду. – Щуку будем на спиннинг ловить! И на поплавок всяко чего-нибудь да поймаем.

– С берега?

– С лодки!

– А мотор есть?

– Хрена! Зато есть эхолот! У бати возьму. Увидим на дне косяк, кинем туда удочку – вот тебе и улов!

– А он тебе даст? – засомневался Ховрин. Дать такому раздолбаю эхолот все равно что выкинуть.

– А я ему не скажу.

Ховрин в улове глубоко сомневался, но Гаврила обещал на все воскресенье хорошую погоду и уху, впрочем, сомнительную из-за неопределенности улова, но шашлыки уж точно. Сидеть в городе в такую погоду вовсе не хотелось.

Двинулись в восемь утра. Часа два добирались до дачного домика, долго ковырялись в закисших за зиму замках.

В доме было еще сыро и затхло. Тут же затопили печь. Она сначала сильно дымиа, потом разгорелась, потихоньку пошло тепло. Автомобильным насосом надули лодку. Гаврила стал ходить вокруг, мять бока, слушать – не пропускает ли где. Кинули туда и два спасательных жилета. Третьего не было. Спустили лодку на воду. Вода была холодная – это ощущалось даже через сапоги. При посадке в лодку Ховрин еще и черпанул.

Пока гребли, обсудили, сколько выдержит человек в воде при такой температуре, или же помрет сразу от остановки сердца, если не морж, конечно. Вещал Гаврила:

– Цифра выживания точно известна, но я ее не помню. Очень немного. Фашисты, говорят, делали опыты на заключенных, опускали их в снаряжении летчиков в ванну с ледяной водой. Их интересовало, сколько будет жить пилот, упавший в Северное море со сбитого самолета.

– Минут пятнадцать, наверно, – проскрипел Кабанчик. Он был вечно простужен, и голос его напоминал голос Железного Дровосека в заржавелом виде. – Эй! Ты там поосторожней с баллонами-то!

Савва орудовал на корме острыми ключками и блеснами.

В итоге щуку среднего размера с икрой поймал только он. У него на рыбную ловлю был прирожденный талант.

– Где живешь? – позже спросил его Ховрин.

– Снимаю комнату в коммуналке на Рылеева. Там, кроме меня, еще двое стариков живут.

– Ну и как?

– Все бы ничего, но у стариков, видать, запоры и ссыкун – в сортир, бывает, не попасть – постоянно кто-то там сидит, срет или ссыт. Каждые полчаса точно. Бабка там, когда сидит, всегда что-то приговаривает и бормочет, будто молится своему туалетному богу. Бывает, ссу – деваться некуда – в раковину на кухне. Днем они обычно спят, ночью – бродят, шаркают по дому, как зомби. Но в целом меня жилье устраивает. Это лучше, чем когда в соседях молодые с маленькими детьми или какая-нибудь пьянь. Девчонок я туда не вожу. Редко, если уж совсем некуда. Больно уж там вонюче.

– К ним идешь?

– По всякому: бывает, что компанией трахаемся у Полкана. Он к этому с пониманием относится. Только иногда спрашивает, можно ли ему тоже.

– И чего?

– Если девчонка согласится, почему нет. У нас есть такая подруга. Бывает, выпьет, так и ей все равно с кем. У нее от одного стакана мозги сносит.

– Тьфу!

– Подружек тоже ебем. И еще есть у меня одна знакомая женщина. Замужем. Ей уже двадцать пять. Классная. Работает парикмахером. Муж – водитель-дальнобойщик, обычно в дальних рейсах. Иногда у нее ночую, но стремно – вдруг муж приедет. Она говорит, что он где-то в Нижнем Новгороде, только что, мол, оттуда звонил, но я все равно стремаюсь – в окно прыгать неохота! Хотя там, в принципе, невысоко – первый этаж, – при стреме можно шугануть во двор. Считаешь, аморально? Но дальнобои же пялят проституток на трассе. У них это что-то вроде спорта.

– А она что?

– Она говорит: не могу долго без мужика! Три дня максимум. Потом начинает распирать, крутить. Даже хотела купить вибратор.

– Купила?

– Не знаю. Спрошу следующий раз. Я не видел дома. Может, прячет.

Про коммуналки он как сглазил. В ближайшие выходные Ховрину пришлось посетить одну такую. В субботу после клуба, где хорошо попрыгали, компанией пошли допивать к живущему неподалеку Леше Барыгину и еще для того, чтобы пересидеть там до первого поезда метро. Были: студент Мишечкин Саша, подружка его Маша, Витя Ховрин, Наташа Басманова, ни к кому пока не прилепившаяся, но Ховрин надеялся к ней приклеиться, ее подруга Оля (или Алла), довольно смурная девушка, ну и, понятно, сам Леша Барыгин, который надеялся эту самую Олю или Аллу напоить и трахнуть. Долго поднимались по грязной лестнице на пятый этаж, из открытой двери пахнуло вонью словно из помойки или от прокисших щей и подгорелой каши.

– Потом такие коммуналки юности где-нибудь в Майами или Лондоне вспоминают с умилением, – гнусаво сказал Мишечкин, зажимая нос и врезаясь плечом в какое-то свисающее со стены корыто, а потом сразу же влипнув лицом во что-то влажное, висящее на веревке, типа женского нижнего белья. – Я думал, таких уже и не бывает. Жуть!

– Реликт. Зато у нас можно курить на кухне. Форточку только открой. Все там курят, – сказал Барыгин. – На стенах уже вековые наслоения никотина.

– А сколько тут всего народу живет? – спросил Мишечкин.

– А хрен его знает! Меняются постоянно, снимают. Точно не знаю. Дохера.

Пришли на кухню. Кухня выглядела довольно страшновато. Опять же здорово воняло, и вонь тут уже была уже вековая, неистребимая. Древний газовый счетчик на стене был мертв уже много лет.

– Тут на стенах прямо-таки слоем жир и копоть. Можно соскабливать и жарить на нем яйца! – пробормотал Мишечкин, держась на всякий случай от стен подальше.

Запах в коридоре тоже был ужасный. Свет не горел. Барыгин ковырялся в замке наощупь.

– Чего вы там так долго? – зашуршала пакетами Маша. – Тут же дышать невозможно! Я вся провоняю. Волосы, знаешь, как запахи впитывают…

– Ща откроем! Блин!