– Будешь тут бледной от такой жизни.
– Но бывают же и хорошие мачехи! Я кино смотрел.
– Это исключение. Каждая женщина, в первую очередь все делает для своих родных детей. Она и мужа нового уроет за своих детей. Это инстинкт. И это нормально.
– Ага, – согласился Ховрин. Хотя звучало как-то дико.
Некоторое время шли молча.
– Вчера папа звонил из Лондона, – вдруг сказала Катя.
– И чего?
– Хочет, чтобы я приехала на Каннский кинофестиваль девятнадцатого мая. Мама посадит меня на самолет. Папа, – тут она немного снова чуть замялась, слово это будто с трудом перекатывалось во рту, – будет встречать меня в аэропорту в Ницце.
Ховрин подумал, что в это самое время он может быть даже не представить и где. Спросил:
– А когда у вас последний звонок?
– Двадцать второго.
– И что? Летишь в Канны или тут с классом будете квасить?
– Пока не знаю.
– Слетай только на пару дней. И то и се успеешь.
– Кстати, идея. Наверно так и сделаю.
Они стояли на дорожке, проходящей мимо детской площадки. Тут же крутился мальчик лет шести, странный, мурлыкающий.
– Мальчик, ты чей? – спросила его Катя.
– Я не мальчик, я – кот!
И, мурлылкая, он куда-то убежал.
Проводив Катю до квартиры, Ховрин сдал ее с рук на руки матери. Вышел во двор и пошел к улице.
Невдалеке кучковалась какая-то мутная комания с пивом и другими банками. Некоторые сидели за столиком, другие стояли. Один из них был явный уголовник: бегающие глаза, вихляющие движения, постоянно поводил плечами, наколки на пальцах.
Этот блатарь болтающейся походкой подошел вплотную к Виктору, сделал какое-то резкое движение рукой, наверно, для испуга, но тут же сел на дорогу и взвыл, схватившись за ногу, куда торцом ботинка, не вынимая рук из карманов, пнул его Ховрин. Захлопал глазами:
– Ты чего, блядь, творишь?
– А ты не выебывайся!
– Падла!
Впрочем, с трудом встал, поковылял назад к своим. Те загудели:
– Ты, бля, чей?
– Я работаю на Печору! – брякнул Ховрин, стискивая в кармане мобильник и собираясь уже набирать номер братьев Гарайсов. Они, если не и подъедут сами, вполне могут прислать ближайшую к этому месту дежурную бригаду. К его удивлению, и на этот раз волшебное слово сработало. Печерский был известным в определенных кругах человеком или, проще говоря, пользовался большим авторитетом. Те сразу и привяли.
Неожиданно позвонил и сам господин Печерский:
– Витек? Ты где?
– Я на Просвете.
Назвал место.
– Лады. Гарайсы к тебе сейчас подкатят, тебя заберут. Ты мне нужен.
Получалось очень удачно. Ховрин тут же набрал номер Гарайсов:
– Шеф звонил, что вы приедете. Тут до меня одни докапываются. Чего делать-то?
– Мы совсем рядом, хошь приебись к ним, чтобы они на тебя полезли. Надо поучить! – хохотнул кто-то из Гарайсов – Сергей (или Андрюха?).
Буквально через пару минут стремительно, с хрустом раздавив валявшуюся пластиковую бутылку, подъехал большой черный внедорожник «мерседес-геленваген». Из распахнувшихся дверей его синхронно с двух сторон появились братья Гарайсы. Компания гопников у них вызывала опасений не более чем куча мусора на краю дороги.
Те напряженно замолкли, пригнулись, втянули головы в плечи.
– Хули надо? – выдавил все-таки кто-то из них.
Один из Гарайсов, вроде как Андрей (или Серега?), дал ему подзатыльник. У парня изо рта вылетела жвачка, он со стуком врезался лицом в стол, затем осел на землю, размазав по столу кровь. На этом инцидент был исчерпан.
Ховрин сел в «геленваген» Гарайсов на заднее сиденье и с наслаждением погрузился в ароматную теплую кожу. В машине гремела музыка. Всю дорогу молчали. Один из братьев был за рулем, другой – что-то набирал в телефоне. Ховрин смотрел в окно.
Вскоре подъехали к какому-то ресторану на Аптекарском проспекте. Одновременно подкатил другой огромный внедорожник. Оттуда вышел человек-гора. Одет он был в огромное коричневой кожи пальто. Оно было расстегнуто. Под ним наблюдался пиджак какого-то бурого цвета, белая рубашка и ярко-красный галстук. Это был господин Печерский собственной персоной. Ботинки его тоже сияли как будто он вообще по улице не ходил. Он поздоровался с Ховриным за руку. Прошли в ресторан. Столик уже был приготовлен, заставлен едой. Сели напротив.
– Так ты, говорят, ходишь с Катей Гарцевой? – спросил Печерский, когда уже сели и начали есть греческий салат.
– Да.
– Она что-нибудь тебе говорила про своего родного отца? – спросил Печерский.
– То есть?
– Ну, про своего родного папашу Гарцева Владимира Петровича?
– Нет, – на всякий случай соврал Ховрин.
– Ничего не говорили с ней про СВЗ?
– Нет. Мы обычно разговариваем про всякую дребедень, типа что было в школе, какую музыку слушаем и все такое. По СВЗ ничего не знаю.