Телохранитель

–Да не ссы! На хрен ты кому нужен! Сделай идиотский вид и затрясись, будто припадочный. Так придешь?

– Ладно, приду!

На том разговор и закончился.

Ховрин переоделся и поехал в клуб «Фабрика», где его уже ждали три девчонки: Вика, Вишня – Катя Вишневецкая и еще их подружка Настя, по фамилии вроде как Филатова. Ховрина они встретили радостными возгласами. В последнее время все его очень полюбили брать в клуб: он там за все платил – деньги у него теперь водились. Хорошо там провели время.

А в субботу Ховрин работал с Даниловым. Тот кого-то искал в городе. Поехали с ним в какую-то дыру, типа хостел – явный вертеп.

– Жди здесь, – бросил Данилов на входе и куда-то исчез.

К Ховрину тут же подошел какой-то тип:

– Тебе чего здесь надо? Вали нахер отсюда!

– Да пошел ты…

Этот тип ушел, но появился другой. Впрочем, Ховрин изначально был готов к нападению – больно гадкое тут было место. Парня, который направился к нему, что-то грозно говоря и вращая выпученным глазами, он, почти не глядя, свалил коротким ударом костяшками пальцев в горло, словно от мухи отмахнулся – секунду спустя тот корчился тут же на полу, хрипя и хватаясь за шею. Может, и хотел что-то крикнуть, но не мог выдавить ни звука. Глаза его выпучились еще больше, налились кровью.

– Неплохо, – одобрительно кивнул появившийся в этот момент Данилов.

– Так хорошие учителя, – пробормотал Ховрин.

Пошли не оборачиваясь. Как-то сразу и забыли об этом парне. Сели в машину, тронулись. Ехали прямо по улице Дыбенко. Навстречу пронеслась с сиреной и в сполохах синих огней «скорая». По разбитой дороге через железнодорожные пути въехали в деревню Кудрово, ныне представлявшую собой что-то вроде гетто, составленное из тесно стоявших многоэтажек. На месте бывшей деревни тут был уже построен настоящий город-муравейник, сквозь который проходил, судя по навигатору, Европейский проспект. Грязь тут была невероятная. Всюду маячили какие-то типы азиатской наружности.

– Какой там у нее дом? – спросил Данилов, крутя головой.

– Улица Пражская, дом девять, – сказал, посмотрев на бумажку Ховрин. – Вход со двора.

Насилу и нашли этот дом. Двор был наглухо забит машинами. Всунуться было просто некуда. Данилов тихо матерился, медленно проезжая мимо плотных рядов. Впрочем, кое-как воткнулись у самого подъезда. Опять Данилов приказал Ховрину ждать в машине, а сам ушел. Впрочем, это место выглядело относительно безопасно. Люди как муравьи сновали туда-сюда, что-то тащили в дома и из домов на помойку. Что там делал Данилов, Ховрину было неизвестно, но вернулся он минут через двадцать очень довольный.

Потом Ховрин отвез Данилова на какую-то встречу. В тот день отмечали чью-то годовщину. А чью – Ховрин понпчалу так и не понял.

Клуб этот оказался сборищем каких-то странных людей. Данилов подошел к одному из них, сидевшему в глубоком кожаном кресле – одна только лысая бликующая макушка оттуда и торчала, Данилов хлопнул этого человека прямо по лысине, пожал ему руку:

– Привет, Санек! Как дела?

– Ничего, – прохрипел этот Санек, которому по виду было самое малое лет пятьдесят пять.

– Как здоровье?

– Так себе. Хреново. Представляешь, у меня зимой была внезапная потеря сознания – ишемия мозга. Звоночек с того света.

– Как это? – удивился Данилов.

– Я привстал с кресла и тут же потерял сознание. И еще хорошо, что отдыхал в это время в санатории, рядом были врачи. А если бы в городе – точно бы ограбили, а то и убили бы – ну, как водится! Денег на лечение подратил кучу. Такая депрессия была, что от греха продал пистолет и ружье.

– Где сейчас работаешь?

– Работу бросил – надоело!

– И какие планы?

– Буду сдавать квартиру, а сам на эти деньги жить во Вьетнаме. Там, говорят, жизнь недорогая, круглый год тепло. А хули тут делать? Работы нет, холодно. Говорят, Россия катится в пропасть. Однажды нефть подешевеет и тогда конец!

Он что-то еще вещал пессимистичное. Старики, как заметил Ховрин, вообще редко проявляют оптимизм. И понятно: скоро умирать.

Когда он зачем-то вышел, Данилов, проводив его взглядом, поморщился:

– Он мужик неплохой, но долбанутый на политике. Его традиционные ключевые темы: евреи и пидарасы. Как-то странно он сегодня обходится без них. Считает, что в Европе захватили власть пидарасы и отсюда все проблемы. И еще он ненавидит Америку, типа она, как и Британия, – исконный исторический враг Россиии и все такое.

– А разве не так? – удивился Ховрин. – Они нас всегда ненавидят. Тысячу лет уже. Я где-то читал.

Данилов на это ничего не ответил.

Еще там был довольно симпатичный мужчина, очень улыбчивый, спокойный, фамилия его была Прохоров. Говорил он мало, посасывал коньячок, не подливая, закусывал орешками. Когда упомянули Америку, симпатичный дяденька Прохоров улыбнулся:

– А вот у меня ненависти к Америке совсем нет. Моя дочь замужем за американцем, и мои внуки – чистые американцы, там родились, по-русски говорят с акцентом. Я когда приезжаю к ним в Мичиган, – а там настоящая одноэтажная Америка, – то попадаю как бы в тягучее болото: необычное для нас плавное течение жизни. Там ничего не происходит. Люди строят планы на много лет вперед, а в связи с ипотечным кризисом еще и резко подешевело жилье, моим удалось недорого купить новый дом. У нас такое немыслимо – никогда не знаешь, что будет завтра. У зятя нормальная работа, свое дело. Я когда туда лечу – а это долго – так постепенно в самолете прихожу в себя от нашей беготни. Всегда беру в «дьютике» бутылку «Джек Дэниэлс» и потихонечку в самолете ее попиваю, мешая с кока-колой, чтобы не мозолить глаза стюардессам. Хотя этой зимой зять купил мне билеты в бизнес-класс, там и так наливают, сколько хочешь. Я будто схожу на полустанке с поезда, несущегося куда-то на всех парах. Там на меня опускается дремота, может, и перемена времени играет роль, – так действительно можно и ожиреть. Сяду после обеда в кресло-качалку на террасе и дремлю. Внуки – спортивные, хорошие ребята. Сюда же возвращаешься, как на фронт. Опять же смена временных поясов в эту сторону переносится тяжелее, чем когда летишь на Запад. Долго потом адаптируюсь. Чуть не две недели.

– Это кому как…– сказал Данилов. – Мы, вот, с Доминиканы как-то летели…

– Лично мне так показалось, – протянул Прохоров, широко улыбаясь и делая очередной микроглоточек коньяка.

У него когда-то в Питере был мелкий бизнес – мастерская и магазинчик. И все это нагло и жестко у него отобрали. Слово «бизнес» с тех пор он даже слышать спокойно не мог. Такой же ужас наводили на него слова «аренда», «налоговая», «страховой фонд», «пожарная», «потребнадзор». От этих слов его буквально бросало в дрожь. На него тут же наваливались девяностые: бандиты в кожанах и спортивных штанах, какие-то фонды, налоговики, пожарники, санэпидстанция – сплошные свиные рыла, рыла и рыла. Какие-то алчные животные. Большинство их куда-то смыло последующей волной, но у него так и остался ужас ко всему, что называется «малый и средний бизнес».

Сидевшая рядом с ними Ирина, технический организатор мероприятия, была с Прохоровым в чем-то согласна. Осенью она первый раз слетала к сестре в Америку. После долгого перелета, суеты огромного аэропорта и самого города Нью-Йорка, пяти часов езды по шоссе, она вдруг оказалась в другом пласте жизни, где все происходило словно в замедленном кино, в каком-то тумане, машины там ездили медленно, долго стояли на перекрестках, будто выбирая, куда ехать дальше при давно переключившемся на зеленый сигнал светофоре.

У сестры было двое детей, муж Майкл работал в какой-то фирме, всегда улыбался. Словарный запас у Ирины был очень маленький, и все ее общение с Майклом сводилось к такому набору слов: спасибо, пока, вкусно, погода хорошая, окей. У них был большой дом, постоянно требовавший ухода и взятый в ипотеку на много лет, и вся жизнь у них была распланирована на многие годы вперед и предсказуема. И постепенно чувство, что кто-то вдруг подойдет и даст по голове, стало Ирину отпускать. В выходные ездили на реку, делали там барбекю. Майкл поймал несколько больших форелей. Потом снова был Нью-Йорк, и перелет назад для нее, в отличие от Прохорова, показался неожиданно более легким, чем туда. В питерском аэропорту к ней прикопались таможенники, переворошили чемодан, спрашивали, что купила и на сколько. На выходе привязались бомбилы, одинаковые, словно все они были однояйцовыми близнецами.

– Как там? – спросил Ирину один из этих близнецов, когда они уже отъехали от аэропорта и выруливали на Пулковское шоссе.

– Нормально, но в Рашке лучше! – ответила она, зевая и прикрывая глаза. Еще полчаса было ехать до дома. Там ее уже с нетерпением ждали. Постель была разобрана. На балконе стыло шампанское. В подсвечнике томились незажженные свечи …

Ховрин, глядя на Прохорова, тоже начал задремывать.

Но тут вернулся этот лысый дед Саня. Политических разговоров он не вел, а громко обсуждал погоду в тропиках в зависимости от сезона. Впрочем, никто его особо и не слушал. Он словно сам себе все это говорил. Данилов с трудом подавил зевок:

– Ладно, давайте выпьем! Тебе, Витя, я не наливаю – ты сегодня у нас водила. Мясо, колбаску бери, накладывай побольше, ешь – не стесняйся. А мы, ветераны, шлепнем по чуток…

Потом дед Саня спросил Ховрина:

– А ты сам-то знал Николая Ивановича Ткаченко?

– Нет, – помотал головой Ховрин.

– А, ну, да, конечно – откуда… Чудесный был человек, и это притом что очень богатый. Редко сочетаемые вещи. Кстати, был близкий друг Вовы Гарцева. Я два года работал у него охранником в загородном доме, хорошая зарплата, спокойная служба, нестарый нормальный шеф, не психопат и не самодур, как многие олигархи. Жил во флигеле со всеми удобствами, ловил рыбу, познакомился с хорошей женщиной – короче, рай! И вдруг хозяин со своей молодой подружкой Машей вздумал в марте покататься по заливу на снегоходе и провалился под лед. Через два дня их только и выловили. И снова в один миг я потерял все. Помню, выхожу на улицу из Финбана, темно, холодно, снег сечет в лицо, короче, полная жопа! Идти некуда. Еще бы, хотя б не гудело в голове. Это у меня после контузии. Но неврологиня сказала, что со временем пройдет. Может, и врет. До сих пор шумит. Пью таблетки, только пока ни фига не помогают. Но надеюсь.

Он помолчал, пожамкал губами, потом продолжил: