Телохранитель

Наконец, дверь с треском открылась, и образовавшуюся щель в коридор хлынул уже включеный свет, показавшийся всем ослепительным. Впрочем, едкая коммунальная вонь проникала и в комнату. Тут же зажгли ароматическую палочку, отворили окно.

Барыгин ушел на кухню за хлебом и там надолго пропал. Потом появился без хлеба:

– Нету ничего!

– А кто живет рядом? – спросила Маша, наощупь вернувшаяся из туалета. – Я туда случайно ломилась.

– Там раньше жила одна хорошая добрая старушка. Мария Тимофеевна.

– И где она?

– Она сейчас лежит в психушке. Родственники дали врачам денег, те поставили ей диагноз типа старческое слабоумие – болезнь Альцгеймера. Все это, понятно, связано с жильем. Хотят у нее эту комнату оттяпать. Знаешь, кто такой Альцгеймер?

– Понятия не имею и знать не желаю. Какой-нибудь врач-маньяк, наверное. Ужасная фамилия.

Мишечкин начал рассказывать про этого Альцгеймера. Откуда-то он про него знал? Наверно из Википедии. Откуда еще?

Барыгин затряс своими длинными волосами:

– Жуть какую-то вы тут развели… Хватит про врачей и болезни. У меня уже все зачесалось!

– Помойся, – пробормотал Ховрин, начинавший испытывать раздражение от всей этой довольно мрачной и вонючей обстановки. Хорошо было бы забрать Наташу и свалить отсюда, жаль только мама была сегодня дома.

– Ты чего по этому поводу думаешь? – спросил его Барыгин.

– Ничего не думаю, – пожал плечами Ховрин. – Мне, если честно, то пофиг. Вообще не пойму, о чем вы тут говорите.

– Тебе что: все равно?

– А я в армию ухожу, поэтому мне и похуй! Девчонки, извините за грубость, – огрызнулся Ховрин все еще в раздражении.

Довольно большая комната была загромождена самым разнообразным хламом. Свободное место оставалось только на диване, да и то пришлось что-то складывать с него на пол. Общими усилиями освободили место и на столе, да и то частично. Откупорили принесенные бутылки, открыли консервы, нарезали сыр. Пришлось обходиться без хлеба. Выпили, закусили. Мишечкин глубоко вздохнул в себя, шумно выдохнул:

– Вонь, конечно, тут уникальная. Сюда можно экскурсии водить: быт Ленинграда начала семидесятых. Компьютер только спрятать.

– Коммуналки – это ловушки. Отсюда надо как-то выбраться, – мрачно и безнадежно проскрипел Барыгин.

Мишечкин даже вздрогнул, поежился:

– Все не так мрачно: все потихоньку как-то выбираются. Мои родичи выбрались из коммуналки только к сорока годам. И они с тех пор любят свою кухню. Там очень тесно. Чайник можно доставать с плиты, не вставая из-за стола. Это потому что они с детства привыкли к тесноте. Им так уютно. И они тоже ничего не выбрасывают: все старье свозят на дачу.

Тут в разговор вступила и Наташа Басманова:

– У них другая психология – классические «совки». Пример – мой дед. Ему восемьдесят лет. Вроде до недавнего времени был нормальный, но в последний год у него проявилась ненормальная скупость. Короче, Плюшкин отдыхает, нервно курит в сторонке. Однажды во всем доме установили счетчики на воду, и тут началось. Дед тут же начал экономить: припер с дачи рукомойник, укрепил в ванной и теперь моется только под ним. Воду, которая сливается, собирает в ведро и смывает ею в туалете. И всех заставляет так делать. Крыша у него поехала как раз на этих чертовых счетчиках…

Негромко включили музыку, снова выпили и закусили. Еще три часа нужно было как-то прокантоваться. Скука смертная. Сексом заняться тут было просто негде. Смысл сюда было идти – только за выпивкой? Наташа с Ховриным примостились на диване, Наташу сморило, она клевала носом, тыкалась в Ховринское плечо.

Мишечкин со своей Машей втиснулись вдвоем в старое кресло, там и сидели. Они строили планы на лето: собирались поехать в Испанию. Рассказывали, что там планируют посмотреть. Все у них было уже расписано. У Ховрина никаких таких планов не было. Он в лучшем случае должен был провести ближайшее лето где-нибудь в казарме под Псковом, а то и где подальше. Еще Мишечкин рассказал про других своих родственников, чуть не пенсионеров, которые, наконец, на старости съехали из коммуналки в отдельную квартиру:

– Они только-только получили квартиру в сталинском доме в наследство от ее сестры, которая умерла. Представляете: не было ни гроша и вдруг – алтын!

Ховрин прыснул:

– Ну, и на хера старикам квартира? В таком возрасте и член-то уже не нужен. И так сойдет. Квартира нужна молодым: для траха, детей чтобы делать, опять же детская чтобы была…

А времени было еще только около трех. Ховрин тоже уже начал задремывать на пару с Наташей. Ясно было, что перепихнуться не получится – неэстетично тут было совершенно. Зря потерянный вечер. Захотелось подойти и дать Барыгину в морду. Тот окучивал свою подругу – тащил ее за перегородку – за шкаф, пыхтел и скрипел там. Мерзко. Поехали с Наташей домой на первом метро. Не разговаривали. Запах коммуналки еще долго преследовал их. Приехали к Ховрину. Мама только что ушла на работу – еще чайник был горячий. Наташа тут же пошла в душ, Ховрин прилег и уснул прямо в одежде поверх одеяла. Потом пришла Наташа, стала его будить, секс получился сумбурный, как спросонья. Все-таки надо было из клуба ехать на такси, но на тот момент было непонятно, согласится Наташа или нет, да и куда было ехать – мама-то была дома. Спали до двух часов дня, потом сходили в кафе, а затем и в кино, взяв с собой ведро поп-корна и литровую бутыль «кока-колы». Ховрин и там ухитрился уснуть. Ни фига не понял, о чем был фильм.

Жизнь, между тем, шла своим чередом. Наступила среда. В этот день у Кати по расписанию был теннис, а потом сразу бассейн. Это все происходило в одном спорткомплексе. А из школы ее нужно было забрать как всегда в четыре часа тридцать минут.

На школьном крыльце Ховрин даже испытал некоторую ностальгию, когда во двор с шумом и криками выбежали школьники младших и средних классов, старшеклассники выходили более степенно, лезли в карманы за сигаретами, осматривались на всякий случай – нет ли поблизости знакомых учителей. Катя вышла, оглядываясь, одна, без сопровождения подруг, кивнула Ховрину:

– Пошли быстрей, а то Ритка прилипнет! Жвачки хочешь? Классная! Внутри как малиновый сок.

Почти побежали за угол. Там стояли какие-то парни, то ли старшеклассники, то ли местная гопота. Покосились на Ховрина, но ничего не сказали. Однако в спину кто-то бросил:

– Курить есть?

Ховрин даже и отвечать не стал. На том и закончилось.

– Трясут деньги с младших? – спросил Ховрин.

– Бывает, – ответила Катя.

– У взрослых это называется грабеж, – вяло прокомментировал Ховрин. – По статистике в стране совершается пятнадцать грабежей в час. Реально – гораздо больше. Но кто учитывает грабежи одних школьников другими школьниками? А ведь это самые настоящие грабители. Их надо ловить и наказывать…

Потом Ховрин посмотрел тренировку в теннис. Удар справа у Кати получался неплохо, а слева – явно хромал: мяч часто летел в сетку или вверх и в аут. Потом сходил и в бассейн: тетка на вахте его уже полюбила и пускала со скидкой.

Четверг, которого Ховрин теперь всегда опасался, прошел без приключений.

В пятницу только вернулся домой, как позвонил Свирь – одноклассник:

– Ты повестку получил?

– Получил.

– И я получил. Буду с воскресенья жить на даче, в городе не появляться. А ты?

– Я иду сдаваться, – отрезал Ховрин.

Свирь, видимо, расстроился, на какое-то время замолчал, потом сказал:

– Готовься: будут тебя деды пиздить нещадно! – Он видно поначалу надеялся, что Витя поддержит, а Витя, оказывается, уже вещи собирает!

Ховрин же отмахнулся:

– Да насрать! На отвальную-то ко мне придешь?

– Боюсь. Вдруг загребут. Говорят, что менты парней в метро ловят.