Телохранитель

Запарковались. Сначала Максимов справился с адресом, потом вышли из машины. Ховрин потягивался и постоянно зевал. Несколько раз слегка подпрыгнул на месте, чтобы как-то войти в тонус и окончательно проснуться. Со сна его слегка зазнобило.

– Чё делать-то? – спросил, озираясь, Ховрин.

– Как всегда: спину мне держи! – процедил Максимов. Ховрин кивнул.

Впрочем, на этот раз Ховрину приказано было остаться у машины. Максимов скрылся в одном из этих старых домой и отсутствовал примерно с полчаса. Что он там делал, Ховрину осталось неизвестным. Вышел оттуда Максимов вполне довольный. Он был в метрах в пятидесяти от «теаны», когда подъехала неопределенной марки машина. Оттуда вышли двое парней. Один из них подошел к Максимову.

Он что-то говорил Максимову, махал у него перед лицом руками, вроде как угрожал. Максимов какое-то время слушал, потом нанес только один короткий удар, после которого парень упал на спину и больше не шевелился. Второй получил уже два удара и лег рядом. Глаза парня вращались в орбитах и не могли сфокусироваться, ноги и руки его жили отдельно: куда-то шли и что-то скребли. Он стал похож на сломанного робота, у которого заел механизм. Тут Ховрин увидел, что сбоку еще кто-то бежит к Максимову, замахиваясь бейсбольной битой, и ударил его в челюсть. Получилось вскользь. Тот все же запнулся и выронил биту, она, цокая, покатилась по асфальту. Максимов остановил ее, наступив, поднял, размахнулся и ударил нападавшего по затылку. Голова у того точно была словно из сплошной кости – такой раздался стук. Но подействовало. Этого типа потащило в сторону, он врезался в забор, отскочил от него, как мячик, и упал на спину.

Максимов уважительно похлопал битой по ладони.

– Вещь! Надо и мне такую дуру в багажник положить. Типа спортинвентарь. Никто не придерется.

Однако тут же, стерев платком отпечатки пальцев, отбросил биту далеко в сторону.

Отъехали в конец улицы, решили пообедать. При выходе к Максимову пристал какой-то мужик. Он стал что-то требовать, наезжать, толкаться.

Максимов лениво ткнул его кулаком в горло. Скандалист сразу упал, похрипел чуть-чуть и затих, вытянулся.

– Сдох, вроде, – расстроился Максимов.

Нагнулся послушать.

– Не, дышит… Да всем глубоко насрать, если бы и сдох! Где-нибудь закопают за счет города.

Еще один откуда-то взялся, как чертик из коробки. Возможно, это даже был какой-то местный лидер – больно уж всел себя уверенно.

– Ты бы, парнишка, тут не мельтешил, заебал уже…– замахал на него руками Максимов.

Парень буквально оторопел от негодования. На его блинообразном лице отразилось изумление.

– Мужик, я тебе сейчас ебало разобью! – бросился он к Максимову. Однако тут же получив короткий и быстрый удар в живот, скрючился и заскулил:

– Мужик, ты чего?

Отошли от него.

– Нас ебать – только хуй тупить! – ухмыльнулся Максимов. – Как можно наезжать на человека, когда не представляешь, кто за ним стоит и кто это вообще? – И тут добавил: – А то вдруг это окажется кто-то вроде Чебышева.

Парень, между тем, поднялся на ноги. Ховрин встретился с ним глазами. Глаза у парня бегали, в них была тоска и страх. Между тем он еще хорохорился, бодро матерился, подбадривая сам себя. Так маленькая тропическая рыбка раздувается, чтобы хотя бы на короткое время казаться большой и страшной. Потом, увидев, что никто не обращает на него внимания, он сдулся и куда-то исчез.

Назад машину вел Ховрин. Возвращались по нижней дороге через Глебычево-Приморск. Лишь раз остановились на обочине по малой нужде. Резкий порыв ветра разбил струи мочи, чуть не облились, хохоча, отскочили.

В город решили не ехать, а, не доезжая, свернули на базу – в Лисий Нос. Уже смеркалось. Ворота были заперты, пришлось выйти из машины, давить кнопку в домофоне, ждать. Потом со скрипом ворота отъехали в сторону. Петровича было не видать – куда-то он делся. К дому подъезда не было – поперек аллеи стояли бетонные тумбы, тут же и запарковались и шли пешком через весь участок, обдуваемые сильным холодным ветром. Над ними страшно скрипели сосны. Мелкая снежная крошка сыпалась с неба, секла по лицу, приходилось постоянно щуриться. И все равно от наполненных талой водой канав терпко пахло весной. Это был особенный бродящий запах, от которого пробирала дрожь и чаще билось сердце. Оба тут же замерзли и были рады сесть за стол в большой зале с горящим камином, где сидели несколько незнакомых Ховрину человек. Максимов всех их, похоже, знал, поздоровался с кем за руку, кому – кивнул. И с ним здоровались как с давним знакомым.

– Отвезешь меня потом домой? – спросил Максимов. – Выпить до жути охота.

Ховрин кивнул, цепляя вилкой кусок колбасы.

Максимов тут же одним махом влил в себя стопку водки. С бульканьем проглотил. Подождал какое-то время, прислушался к себе, только потом закусил ложкой жирного горячего борща, причмокнул:

– То, что надо!

За столом еще присутствовала и симпатичная молодая женщина лет двадцати семи, которую звали Алина. Пока официально не замужем. Какую-то работу она делала для Данилова. Но точно была не прислуга, поскольку сидела за столом вместе со всеми, участвовала в беседе. И еще она создавала атмосферу эротики и весны, поскольку была собой очень мила. Она смягчала обстановку, все вели себя чинно, никто не матерился. Чисто мужское застолье обычно очень скоро превращается в банальную пьянку. А пила она только ликер из маленкой рюмочки.

– Как там твоя подружка – такая рыженькая, Ксюша вроде? – спросил Максимов, видимо давно знавший Алину. Они были на «ты». – Замуж еще не вышла?

Видать у него с этой Ксюшей были какие-то отношения. Или просто так спросил.

– Нормально, – охотно ответила Алина. – У нее сейчас три любовника, ни кого из них не может выбрать. Один на работе: встречаются прямо там, женатый, конечно. Трахаются в подсобке. С другим у нее секс по субботам – он неженатый, но у него проблемы с жильем: живет с матерью в однокомнатной квартире. Мать в это время куда-то сваливает. Третий – как-то вклинивается между ними, под настроение. Представляешь: трое, а замуж выйти не за кого.

– И как ей с тремя мужиками?

– Ей это даже в какой-то степени нравится.

– Интересно, а среди профессиональных проституток много таких? Ну, нимфоманок – работающих по призванию, а не как Сонечка Мармеладова из Достоевского, которая пошла на это дело от нищеты.

– Думаю, достаточно, – сказала Алина, подливая себе еще ликера. – А что?

– Да ничего. Думаю, хорошо продаться для женщины вовсе не грех. А ты бы сама пошла замуж за олигарха? Без любви.

– Пошла бы, конечно! Не раздумывая! – с вызовом ответила Алина.

– Вот так бы и бросила своего Сережу и пошла?

Алина задумалась на несколько секунд.

– Посмотрела бы, конечно, что за человек, чтоб не слишком старый.

– Если обычный, нормальный, молодой или среднего возраста – до сорока пяти?

– Да!

– А как же вечная любовь?

– Ты же сам как-то говорил, что вечной любви не бывает в принципе! – парировала Алина. Но все же задумалась.

Они с Сережей снимали комнату в огромной вонючей коммуналке. Там даже просто помыться было проблемой: слабый напор воды, ванна была на кухне, водогрей плохо работал: вода шла то очень горячая, то очень холодная. Поднимались в квартиру со двора по черной лестнице, настолько жирной от грязи, что подошвы прилипали к ступеням. Но зато это был самый центр города. Можно было ночью сходить в кино, в клуб, просто поболтаться по Невскому и вернуться, не завися от транспорта. Можно было вылезти через чердачное слуховое окно на ржавую крышу, покурить. Можно было там жить, но рожать ребенка было, понятно дело, немыслимо. Сунулись, было, в ипотеку, походили по банкам. Те, узнав про зарплату, которая была в принципе средняя, морщились, отказывали. В одном посчитали проценты: оказалось, что и так чудовищная цифра удвоилась. Это был какой-то узаконенный грабеж, повергший Алину в отчаянье. А время-то женское шло, часики тикали…

Максимов встал, поворошил дрова в камине, пустив искры, брякнув, поставил кочергу, повернулся к Алине:

– Но имей в виду: выйдя замуж за олигарха, ты получишь совсем другую жизнь, будешь лишена нормального женского счастья: с работы опрометью нестись по магазинам, потом за ребенком в садик или в школу, он, конечно, капризничает, кашляет, весь в соплях, дома – сразу к плите, готовить, проверить у ребенка уроки, постирать, а тут и муж пришел с работы – надо накормить, выслушать, хорошо, если трезвый, потом он рухнет на диван и далее будет недвижим, уставится в телевизор на футбол-хоккей – нет, чтобы прибить полочку (починить розетку, наточить ножи, вынести мусор, сделать уроки с ребенком и т.п. – нужное подчеркнуть), а тебе надо еще вымыть посуду, погладить белье, уложить ребенка и все такое, рухнуть в кровать, а тут и муж, дыша табачным и/или пивным перегаром, навалится, захочет взять свое, а потом сразу отвалится лицом к стенке и захрапит. С утра действо повторяется один в один. Но лиши ее этого ритма – тут же у нее возникнет душевный дискомфорт: что-то не так! Я таких знаю, и таких большинство.

Максимов, понятно, прикалывался. Ховрин с интересом ждал ответа от этой милой симпатичной девушки.

– Это плохая, злая шутка, – даже не улыбнулась Алина. – Моя мама так всю жизнь жила и до сих пор не может остановиться. А вот я как-нибудь это дело переживу.

– Понятно, – протянул Максимов. – Вы с Сережей все правильно делаете. Сейчас сразу выскакивать замуж не принято: нужно какое-то время пожить вместе, притереться, можно сказать, даже приспаться друг к другу – а то вдруг будет психологическая или физиологическая несовместимость. Разводиться довольно хлопотно и обычно очень дорого.