Телохранитель

И тут позвонила Вика:

– У меня тут одно дело отменилось. Если хочешь – приезжай, поужинаем!

Потом Ховрин поехал к Вике. На кухне у нее стоял чад: Вика затеяла жарить корюшку. Обваливала рыбку в муке, клала на скворчащую сковородку. Потом с пылу-с-жару тут же ее и ели. Выедали и обжигающую пальцы икру.

– М-м-м…

– Вкусняшка…

Потом пришла Викина мама, и Ховрин поехал к себе домой.

По дороге около дома встретил знакомых девчонок: Анюту и Надю. Купили пива и пошли к Анюте. Немного посидели втроем, выпили, послушали музыку, потом Надя засобиралась. Она выглядела весь вечер довольно печально.

– Не повезло ей, – сказала Анюта.

– Это почему? – удивился Ховрин.

Анюта махнула рукой:

– Личные проблемы: ее парень – Петя – оказался по жизни слабаком, лузером.

– Тогда почему она с ним?

– Не знаю. Любит, наверное, – пожала плечами Анюта. – А может, просто никого другого нет. С кем-то надо. Лучше с кем-то, чем одной. Многие так живут. А я бы этого Петю, извините, давно бы нахуй послала!

– А в чем, по-твоему, разница: сильный и слабый? – Ховрин ожидал ответа с интересом, потом можно будет рассказать Юрику про эту специфическую женскую точку зрения. Тут не о мускулах речь шла, а о чем-то другом. Невидимое излучение яиц, что ли?

Анюта сделала учительский вид:

– Тебе этого никогда не понять, потому что ты, Витя, сильный. Хочешь знать, в чем разница между сильным и слабым мужчиной? Таких отличий довольно много, а вот и признаки: сильный не дрожит за свою жизнь, он сам принимает решения и никогда не сомневается. Не ноет, не жалуется на жизнь. Есть и внешние признаки. Он ходит с компанией на футбол, вопит там, свистит, курит, выпивает с друзьями, любит пиво, дерется, имеет большую машину, любимую девушку, часто дарит ей цветы и подарки и на все для нее готов.

Звучало все это довольно странно. Причем тут футбол и курение?

– Не в курении дело, – махнула Анюта рукой, – а в том, что он не дрожит за свою жизнь…

– Что еще? – сросил озадаченный Ховрин.

– И еще у сильных мужчин обычно есть деньги – они к ним притягиваются, как магниты, и у них, извини за выражение, хуй всегда стоит. Все просто.

Тут Анюта откровенно посмотрела на Ховрина. Понятно было, чего она хотела. Один дежурный презерватив должен был оставаться в заднем кармане джинсов. Ховрин украдкой пощупал карман – хрустнуло – презик там!

Анюта сама была по жизни девушка очень жесткая и прямолинейная. Еще в школе прогремела довольно шумная история с потерей ею девственности, когда она будто бы пригласила троих парней, почти случайно ею встреченных, и конкретно для этой самой цели. Впрочем, все тут же об этом и узнали. И дальше ее было уже не остановить. Она стала настоящей нимфоманкой: подсела на секс, как наркоман на героин.

Так уж получилось, что от разговоров и поцелуйчиков постепенно перешли к минету. Она так увлеклась этим делом, что Ховрин, не удержался и, к своему ужасу, как пишут в женских романах, «бурно излился». Анюта тут же, зажав рот рукой, унеслась в ванную, где долго отплевывалась и курлыкала водой. Вернулась в ярости, сверкая глазами:

– Охуел? Зачем ты это сделал? Меня чуть не вырвало! Сам кончил, а я? Ну, тебя к черту! Да пошел ты в жопу! Вали нафиг отсюда!

Села на кровать, с сожалением покосилась на опавший и съежившийся ховринский член. Для следующей попытки нужно было некоторое время ждать. Виноватый Ховрин хотел, было, ее обнять, но она отпихнула его руку:

– Сволочь ты!

Потом вдруг спросила:

– Ты меня любишь?

Что тут было ответить? Чтобы окончательно не обидеть, напрашивался вроде бы только один ответ: «Да, люблю!» Но тут мог быть сразу жесткий ход: «Если любишь – женись!» Здесь запросто можно было получить шах и мат. Каков в этом случае должен быть ответ? Можно, конечно, попробовать перевести в шутку: «Уже ЗАГСы закрыты». Еще возможен такой ход: «Я женат, пока еще не развелся, но вот-вот планирую!» Ховрину это все не подходило, и он промолчал. Впрочем, минут через десять поспела и вторая попытка. Ховрин старался вовсю, чтобы Анюта осталась довольной. Она извивалась, кричала, била его кулачками по спине, больно шлепала по ягодицам, щипалась, царапалась. В какой-то момент он увидел, что она спит – внезапно выключилась. Тогда он тихонечко сполз с нее и тут же заснул сам рядом.

Утром после скоротечного секса они разбежались по своим делам.

Вечером Ховрин ездил с Катей на курсы в университет. Там он испытал неожиданный стресс. Уже как минут двадцать назад должно было это занятие закончится, а Катя все не появлялась. Ховрин ждал. В какой-то момент это ожидание сделалось просто невыносимым. «Если она сейчас не придет – я умру!» – подумал Ховрин, опустив лоб на холодный гранит невского парапета, – это было реально мучительно. Таково было ощущение момента. Но тут Катя пришла, и все стало как обычно. Осталось только странное ощущение приятной тоски, сохранявшееся весь оставшийся вечер и которое хотелось сохранить как можно дольше.

Уже часов в десять вечера позвонила, а потом и объявилась лично Грушевская-Груша. Высокая, сто восемьдесят сантиметров, а на каблуках еще выше, стройная, тонкая, почти без грудей – первый размер от силы, – она работала моделью в каком-то агентстве и даже выезжала на съемки в Южную Корею и еще куда-то в Азию. Была у Ховрина пара эпизодов с ней, переспали несколько раз под настроение.

Последний раз встречались в начале января – на каникулах. За это время в Груше появилось много нового: другой запах – новые духи – от волос и кожи, другой цвет волос, форма губ, новая цветная татушка на плече. Утром Груша внимательно посмотрела Ховрину прямо в глаза.

– Знаешь, я буду ждать тебя из армии, – произнесла она, впрочем, без особой уверенности. Она и сама в это не верила. Или верила в этот самый момент, но тут же и забыла, как только они расстались.

А что вообще значит для девушки «ждать парня из армии»? Не ходить никуда на танцы-вечеринки, не спать с другими парнями, или даже не разговаривать с ними и не флиртовать? Как может девушка в восемнадцать-двадцать лет не флиртовать и не ходить на вечеринки? Наверное, остается только одно условие – ни с кем не спать. Или разок все-таки можно? Тогда это все просто ничего не значащие слова.

Вечер был свободный. Позвонил Вике – телефон ее не отвечал. Такое бывало.

Тогда он решил заехать за ней в офис «Лексус». Там, как обычно, было пустынно. Девушка на входе посмотрела на него недобро.

– Вика не знаешь где? – спросил ее Ховрин.

У той промелькнуло зловещее выражение и ухмылка. Она махнула рукой на коридор:

– В подсобке посмотри. Последняя дверь налево.

Ховрин тихонько туда зашел – хотел напугать Вику. Дверь в подсобку была закрыта. Он встал ногами на спинку дивана и заглянул через стекло в верхней части двери. Перед ним открылось пренеприятнейшее зрелище.

Вика находилась на кушетке в позе собачки, над которой, пыхтя, навис, работая задом, как паровой машиной, плотный мужчина довольно сурового вида. Он был в рубашке с галстуком и со спущенными до колен брюками. Вика, издававшая явно искусственные сладострастные стоны, ойкнула, мужчина же с изумлением уставился на Ховрина. Он был слегка пьян и не особо смутился, да и чего ему было смущаться – не мужика же он пялит в зад. Ему было лет сорок. У него были лысина и свинячьи глазки.

Ховрин видел его и раньше. Как его звали по-настоящему – Ховрин не знал, но все окружающие называли его Прапорщиком, возможно, из-за предыдущей службы в армии. Это вовсе не означало, что он был когда-то прапорщиком, возможно, он даже был капитаном или майором, а то и подполковником, но прямолинейный солдатский, или туповоенный подход ко всему дал ему кличку именно Прапорщик. Это была тайная жизнь Вики. Оказалось, он знал Вику уже больше года и оказывал на нее какое-то магнетическое влияние, ее будто притягивало к нему, и как ни ругала она Прапорщика мудаком и сволочью, все равно ехала к нему, когда он звал, и ложилась с ним в постель. По профессии Прапорщик был ростовщиком. Делал, по сути, то же самое, что и банки: давал деньги в долг под проценты. Только банки некоторым людям по разным причинам кредит не давали, а Прапорщик давал всегда, но под очень большие проценты. А потому давал, что мог потом и имел возможности этот долг выбить. Это тоже был рискованный бизнес с точки зрения закона. Однако Прапорщик знал, как запугать человека, и без жалости забирал у должника все, что можно было продать. А иначе – не бери деньги. Не голодаешь и если есть, где жить и что кушать – не бери! Ломбарды разве низкие проценты берут? Хотя говорят, что в ломбард золото сдают только цыгане, но они обычно его и выкупают. Говорили, у него были друзья в полиции, которым он отстегивал часть дохода. «Неудобно получилось», – мелькнула мысль. Ховрин застыл на вдохе с ощущением, будто ему плеснули в лицо кипятком. Ховрин, наконец, выдохнув, повернулся, захлопнул дверь и вышел. И только тут выдохнул. Сердце его бешено колотилось. Ховрин вышел на улицу. Лицо его горело. Что-то в нем мгновенно выгорело, как порох, оставив черное пятно, и он Вику уже не любил. Файл «Вика» был начисто стерт в один момент. Часть мозга, где гнездилась эта любовь, видимо просто выжгло, и поэтому Ховрин уже не испытывал к ней уже никаких чувств. Он сам этому удивился. Ну, красивая девушка – и что? Таких много вокруг. Мир, однако, странным образом потерял краски. Выходные дни как-то поблекли. Вдруг стало неинтересно жить. Видимо эти вещи – любовь и цветопередача окружающего мира – каким-то образом были взаимосвязаны. Тот выжженный участок мозга отвечал и за это. Это состояние продолжалось у Ховрина довольно долго – недели две или даже три. Потом восприятие мира стало постепенно восстанавливаться. Мир, как фотография в ванночке, начал медленно проявляться и снова стал цветным. Но на этом все его отношения с Викой прекратились навсегда, и они больше уже не встречались.

Все эти дни стояла чудесная погода: днем чуть выше нуля, ночью – легкий морозец. Утром на улице сухо, звонко, ясно, безветренно. Весь день светило солнце, но все равно было холодно, трещали под ногами замершие лужи. На дороге, словно битое стекло, лежал и хрустел под ногами раскрошенный лед. Настоящая весна никак не наступала.

Наступило двадцатое апреля – как известно, день рождения Гитлера. Работы в тот день у Ховрина не было: Катя с родителями куда-то поехала, то ли в гости, то ли в театр. В семь часов вечера Ховрин с Юриком Васильевым отправились в одну окраинную общагу на встречу с неким Николаевым, который обещал Юрику какую-то офигенную видеокарту для компьютера за смешные деньги. Хотя все равно, по мнению Ховрина, было очень недешево за какую-то железку. Юрик боялся, что кинут и зазвал с собой Ховрина.

– На фига тебе далась эта карта? – недоумевал Ховрин. – Ты что, ребенок играть в видеоигры? – Для него было странно, что взрослый парень занимается такой фигней, как компьютерные игры. Также ему совершенно непонятно, как можно увлекаться игрой в карты или играть на автоматах – это было дня него полной загадкой.

Юрик на это только мычал что-то свое. Обещал с этой видеокартой показать нечто офигительное, что-то вроде полной иллюзии реальной жизни типа виртуального секса. На фига она была нужна эта иллюзия? Девчонок реальных что ли мало?

Навстречу им попалась целая бригада скинов, куда-то целеустремленно направлявшаяся с яростными лицами. Случайный народ шарахался от них, чтобы не попасть под раздачу. От них буквально перло агрессией. Это тоже был вариант движения фанатов. Фанаты любят кого-то бить всей толпой.

Потом им встретился бешеный подросток. Мальчишка был вдребезги пьян. Он матерился на кого-то:

– Иди нах! Отстань, а то щас въебу!