Телохранитель

Подошли туда. Впрочем, один из мотоциклистов оказался еще жив, хотя и был без сознания.

Данилов, присев на корточки, осмотрел рану. Пробита была грудная клетка насквозь, из дырки в черной кожаной куртке пузырилась кровь. Изо рта у лежащего обильно текло малиновым, словно желе вытекало. Мотоциклист хрипел.

– Сейчас кончится, – вставая, заключил Данилов.

Чебышев, однако, выстрелил в лежащего еще раз. По затянутому в кожу мощному телу прошла судорога. Эхо выстрела вернулось от недалекого леса. Звякнула гильза. Чебышев наклонился ее поднимать, сунул в пластиковый пакетик, а пакетик – в карман.

Данилов поморщился, отвернулся от тела:

– Это меня всегда поражает. Такой сложный механизм как человек и всего какая-то пара пуль и все – он уже разлагается. Мне всегда это казалось странным и несправедливым. А ведь в него было вложено столько труда: родить, выходить, детский сад, школа, любил кого-то, встречался с девчонками, трахался, ходил в кино, на тренажеры, ел много еды, срал. И тут всего пара кусочков металла и его уже нет. Потрясающе…

– Фигня, – отмахнулся Чебышев, – никакого смысла тут вовсе нет. Это же выродки, паразиты общества, чего их жалеть? Это как клопа убить. Экономия продуктов, воздуха – всего.

Поразило Ховрина то, что они даже не стали смотреть лица мотоциклистов, не сняли с них шлемы. Может, и правильно: без лиц киллеры превратились в некие валяющиеся на земле куклы, большие марионетки.

– Да и ты тоже псих! – ухмыльнулся Данилов. – Вот на хера ты в него еще раз стрелял? Он бы и так сдох.

– А я считаю, правильно сделал. Это общая ошибка не достреливать. Причем – ошибка классическая! – не согласился с ним Чебышев. – В Лапландии есть правило: если ты сбил случайно оленя, то должен его непременно умертвить. Чтобы не мучился.

– Бред.

Чебышев только пожал плечами:

– Есть и такая версия: раз человек умирает, значит, ему срок на то пришел. Бог его убирает с этого света, а как его можно убрать иначе, как не убить? Материальное и убирается материальным. Даже традиционное оружие Божие – молния – и то материально. Или вдруг неизвестно от чего возникает болезнь: в организме что-то ломается и писец котенку – не будет больше срать… Дураку понятно – без Божией воли ни один волосок ни у кого с головы не упадет. Самолет, случалось, падает, а один человек в нем все-таки остается жив: чудесное избавление! Ангелы его выносят. Ты веришь в ангелов? Нет? А я вот – верю! Я однажды даже почувствовал ангела, что он стоит рядом. Перо его по своей щеке реально ощутил. Однажды на боевых сложилась жуткая безнадежная ситуация: все, думаю, пришел тебе, Андрюша, реальный и окончательный пиздец! И вдруг чувствую: рядом стоит ангел! Я просто щекой почувствовал перо его крыла. Это знаешь, какой кайф! Круче нет кайфа! В тот момент я понял, что не умру, пока Бог этого не захочет…

И тут Чебышев вдруг замер.

– Душа вылетела! Ты видел? – всполошился он, указывая пальцем на лежащего у его ног боевика.

– Не, я задумался, просмотрел, – ответил Данилов с некоторым недоумением.

– Круто! Неужели не видел?

– Я так думаю, нет у него никакой души – ну, у этого конкретного типа. Не похож он на человека с душой.

Чебышев, однако, расстроился:

– Я думаю: это – знак, предупреждение!

– От кого?

– Я не знаю.

Помолчали.

– Жмуров куда? – вдруг озаботился Чебышев.

Данилов почесал свою бородку:

– Пока затащим в ангар. Позвоню мусорщикам. Полезная услуга, но уж больно дорогая. Впрочем, деваться некуда. Спишем как накладные расходы.

– Куда они их девают? – спросил Ховрин, словно проквакал. Нормальный голос у него словно куда-то подевался.

– Не знаю, да и знать не желаю. Может, пускают на колбасу, – хмыкнул Данилов. – Реально наверняка сжигают в какой-нибудь котельной, это же элементарно – газ подвести и поехали. Раньше, говорят, еще захоранивали на обычном кладбище под чужие гробы. Готовится захоронение, отрывается могила, проводятся похороны, а там уже на дно заранее положен покойничек. Сверху кладут легальный гроб. Но тут ведь существует некий крохотный шанс, что отроют, например, если кто-то из могильщиков расколется и укажет место. Поэтому надежнее сжечь… А нет трупа – нет убийства.

Он отошел в сторону, пару минут говорил с кем-то по телефону. Потом вернулся:

– В течение часа они будут. Свалите-ка, парни, отсюда, эти типы не любят светиться. Я один их встречу.

Через некоторое время подъехал обшарпанный фургон что-то типа «Перевозка мебели», оттуда вышли двое мужчин в синих халатах, медицинских масках, вязаных шапках, натянутых до самых глаз. Данилов указал им на ангар. Фургон подъехал к нему вплотную задней дверью. Довольно скоро он уехал. Данилов пошел в ангар проверить, не осталось ли следов.

Вышли из своего убежища и Чебышев с Ховриным.

– Они лежали на пленке. Крови быть не должно, – сказал Чебышев.

– Всегда можно чего-то найти, – покачал головой Данилов. – Если тело просто закопать, существует высокая вероятность, что его найдут. Например, есть шупы-газоанализаторы, специально для вынюхивания закопанных трупов или же их находят сцециально обученные собаки. Лучший способ сокрытия тела считается расчленение, если потом куски расфасовать по небольшим полиэтиленовым пакетам, лучше двойным, и закопать в разных местах. Найти их практически невозможно. Но идеальный способ, конечно же, сжигание в крематории или в какой-нибудь котельной. Есть один заводик, основанный, кажется, еще аж в тысяча восемьсот-каком-то там году. На вид заброшенная грязноватая территория, корпуса из закопченного красного кирпича. Там есть котельная еще из тех времен, только теперь туда подведен газ. Кочегаром там один уголовник, не исключено, что он в розыске за что-нибудь. Даже меня пробрала дрожь, когда я его увидел. Очень характерный взгляд. Взгляд мясника, прозектора и могильщика вместе взятые. С виду это был морщинистый глубокий старик, хотя ему могло быть и сорок и шестьдесят лет. Очень худой, жилистый. Он наверняка питается исключительно водкой, курит «Беломор». Изо рта у него всегда торчит хабарик «Беломора», закушенный протезами ненормально ровных белых зубов. Шепнули, что именно он сжигает трупешники. Жуткий тип.

Ховрина от таких историй пробил озноб. По пакетикам лежать ему совсем не хотелось. Еще его заставили закатывать в ангар мотоциклы. Потом поехали на базу. Данилов и Чебышев вели себя так, как будто ничего не произошло. Заехали в магазин купить продуктов и выпивки. Чебышев на кассе повздорил с каким-то пареньком из-за какой-то ерунды типа марки сигарет типа «синий винстон»: говно это или нет.

Казалось бы, поцапались и разошлись. Но паренек этот оказался очень злобный и мстительный: на парковке он вдруг подскочил к Чебышеву и попытался ударить его ногой. Чебышев без труда уклонился и тут же засадил пареньку кулаком куда-то в подбородок или в шею. Парень сразу упал. Подошедший Данилов с озабоченным видом наклонился над ним, потер ему уши, несколько раз нажал на грудную клетку, приподнял веко. Помотал головой:

– Готов!

– Да ты чего? – напрягся Чебышев. – Еле-еле и ударил.

Парень, однако, закашлял, вздохнул, грудная клетка его бурно заходила.

– Живой голубчик! – обрадовался Чебышев. – Ни фига себе шуточки!

– Ладно, пошли, пусть валяется, раз живой, – махнул рукой Данилов. – Ты, блин, поаккуратнее давай, а то потом не разгребем. У меня бюджет не резиновый.

Наконец приехали на базу в Лисий Нос, вошли в залу с камином. Там было прохладно. Огонь в камине не горел. Рухнули в мягкие глубокие кресла. Данилов нашарил пульт, включил телевизор. Прошелся по каналам. По одному из них показывали какие-то столетние архивные съемки. Все куда-то шли толпой, куда-то стремились. Дерганые движения, устремленные к чему-то лица, транспаранты. И все эти люди – все до одного – к настоящему моменту умерли. А по другому каналу показывали Флоренцию и ее окрестности с птичьего полета.

– Красиво. Гарцев всегда хотел в Европу, а я старую Европу не люблю – там везде одно и тоже: все города похожи один на другой. Соборы эти тоже. А подростки европейские – вообще полные дебилы: тупые любители пива и секса, – сказал Данилов, явно борющийся со сном. Чебышев уже спал сидя. Голова его упала на грудь. Он даже похрапывал.

Вошла Анна Петровна, принесла на подносе большой расписной фарфоровый чайник, закуски. Потом пришел Петрович, разжег камин, спросил:

– Сауну вам включить? За час, думаю, согреется. Дровами за это время баню не протопить. Я ж не знал, что вы приедете.

– Давай хоть сауну, – вздохнул Данилов. – Андрюха, проснись! – толкнул он в плечо Чебышева. Тот качнулся, но даже не открыл глаз. Пришлось еще толкать. Проснулся.

Немного закусив, попарились. Потом еще закусили. Сил ехать в город не было. Спать остались на базе. Свободных комнат тут было много. Белье всегда чистое постелено. Почти что отель.

На другой день, когда Кревещук вошел для доклада, Гилинский разговаривал с кем-то по мобильному телефону. Махнул Кревещуку свободной рукой: «Подожди!»

Гилинский нарочно оттягивал вопрос, говорил о другом, намеренно затягивал этот незначащий разговор по телефону, чтобы получить, наконец, информацию, которая должна быть несомненно положительной и нужной. И ответ мог быть только один: «да». Другого ответа быть просто не могло, но он оттягивал этот момент, ждал, когда Кревещук скажет это сам. Наконец Гилинский положил трубку, уставился на Кревещука. Оба какое-то время молчали. Пауза затянулась. Не выдержал уже сам Гилинский:

– Ну? Что?