Край

– Ладно, – сдалась она. – С тебя ресторан.

– Хорошо, – он смирился, готовый пообещать хоть слона в коробке с бантиком, лишь бы она отстала. – Только в Лоскутовке нет ресторанов.

– Не глупи, – хихикнула Марина. – В кафе, как обычно.

Она вдруг стала серьезной, замялась и произнесла:

– Люблю. Пока!

Платон даже через помехи ощутил ее волнение.

– Я тоже, – ответил машинально, пребывая в растерянности от неожиданного и неуместного признания.

Он положил трубку, не представляя, как сообщить, что пятничные посиделки придется прекратить. Марина ему нравилась, но Лизка не выходила из головы, плотно и надежно там закрепившись, словно прибитая к подкорке ржавым ингредиентом номер шесть.

В конечном счете, именно поэтому он вызвался с Демидовичем на окраину цивилизации. Ради нее отыскал квартиру в том же доме. Он ненавидел родной город за убогость, серость, прогрессирующий алкоголизм и отсутствие перспектив как у населенного пункта, так и у жителей. Он с первого курса стремился остаться в столице – брался за любую работу, проявлял инициативу, угождал начальству, пресмыкался, а утром следующего дня обходил на повороте тех, перед кем еще вчера унижался и бегал на цыпочках.

Недоставало отдыха, но в редкие мгновения, зовущиеся отпуском, он разъезжал по странам мира. Хотя предпочел бы путешествовать не в одиночестве и не с накрашенной воблой, по недоразумению являвшейся бывшей женой, а с Лизкой…

Димке он отомстил. Кстати, не подать ли на розыск в милицию? Полмесяца уже ни слуху, ни духу.

Платон просмотрел по диагонали журнал учета краенита. Показатели существенно выросли. По неизвестным причинам Саня наутро после их разговора явился угрюмый, с раной на затылке, но больничный брать отказался и уехал на добычу. Третий день цифры в полтора раза превышали максимальные за весь отчетный период.

Интересно, что случилось? Но и без знания подробностей ситуация его устраивала, хотя маленький червячок точил норку, не перегорит ли Саня, проводя подолгу у Края. Надо предупредить, чтобы сильно не надрывался и не загнал себя преждевременно.

Зашел светящийся Кольцов.

– Смотрю, общество с ограниченной ответственностью трудится в поте лица, не щадя живота.

Платон кивнул. Накануне приехали нормальные бутылочные формы, и теперь продукция небольшими партиями отгружалась по районным магазинам. Вчера он наткнулся на платоновку в уличном ларьке у дома.

– Название, конечно, странное, – добавил Кольцов. – Мне раньше казалось, что черное золото – это нефть.

– Согласен, но Демидович одобрил.

Платон не горел желанием расписывать в красках, как этикетку выбирали десяток вчерашних алкашей путем голосования. Сюжет, достойный полотна художника-классика.

– Я вот думаю, – Кольцов забыл про название и принял мечтательный вид. – Можно же ассортимент продукции расширить. Михалыч в этих делах специалист знатный, каких днем с огнем не сыскать. Оно, конечно, непонятно, чего у него там в башке творится. Иногда думаешь, вдруг выскочит и с ножом на тебя, – он вздохнул. – Но по части настоек его не переплюнешь, это да…

– Интересное предложение, но отложим его на будущее.

– Да я просто подбрасываю идеи на перспективу, – не смутился Кольцов – Как-никак, я заинтересованное в дивидендах лицо.

– Почему Михалыч такой странный? – поинтересовался Платон, сетуя, что не догадался спросить раньше.

– Да не знает никто толком. Всю жизнь пил по-черному, однажды ушел в запой и пропал на месяц. Милицию на уши подняли, каждый закуток обыскали – нету. Разослали ориентировки по району, да без толку – исчез, значится, с корнями, и даже дружки ничего сказать не могут, мычат и пузыри пускают. Расстроились, поминать собрались, а он взял и нашелся… – Кольцов сделал паузу для нагнетания интриги. – …спящим возле Края. Тальберг и нашел во время опытов с установкой. Спал Михалыч, как убитый младенец, а когда проснулся, понятно стало, что приключение не обошлось без последствий, не говоря про воспаление легких. А с того случая он убежденный трезвенник, даром что специалист в самогоноварении. Но ты на него посмотри, куда ж ему пить, если он и так того-этого… – Кольцов покрутил пальцем у виска. – Поговаривают, он за Краем побывал, но это у нас вроде анекдота местного. Нельзя туда попасть.

– И где он полмесяца скрывался?

– Кто ж знает, попробуй выпытай. Он так ничего и не вспомнил. Я, по секрету, ему в глаза смотреть боюсь, говорят, можно самому умом тронуться, если долго пялиться.

«Дурдом на колесиках и палата для умалишенных, а не институт», – подумал Платон.

– Как Самойлов поживает? – вспомнил он, желая избавиться от Кольцова. Согласно его наблюдениям после упоминания фамилии зятя директор становился грустным и уходил по важным делам.

– Со здоровьем в порядке, память вернулась, но домой не хочет – требует бумагу и карандаши и целыми днями выводит какие-то формулы. Объяснить произошедшее не может. Врачи руками разводят, говорят, возможно, со временем оклемается, – Кольцов перешел на шепот. – А еще он постоянно с кем-то общается.

– Это нормально, – не понял Платон. – Все общаются.

– Да, но он-то сам с собой! – объявил Кольцов торжествующе. – Я всегда говорил, чужой мозг – сплошные загадки и темный лес.

Он еще немного поразглагольствовал о тайнах сознания и отклонялся, сославшись на неотложное совещание, хотя Платону доподлинно было известно, что никаких мероприятий на сегодня не планировалось.

Платон вызвал служебный автомобиль. В ожидании транспорта в очередной раз выглянул в окно и порадовался отсутствию краепоклонников. Даже мужик с засаленной бородой не показывался – сдался. Видимо, нашла коса на камень.

Машина подъехала ко входу. Платон накинул пиджак, дал последние распоряжения Наталье и выбежал на крыльцо.

– Детский садик номер двенадцать, – бросил на бегу, усаживаясь на заднее сиденье, заметил удивленные глаза и добавил: – Дорогу покажу.

Приехали заранее и ожидали в машине перед калиткой. Он периодически ловил любопытствующий взгляд водителя в зеркале заднего вида, но его мало волновало чужое мнение. Откровенно говоря, большинство людей его принципиально не интересовали. Особенного безразличия удостаивались те, кого он записал в «обслуживающий персонал» – уже сама формулировка звучала приговором.

Черный кузов быстро нагрелся на ярком солнце, и Платон вспотел. Открытые настежь окна не спасали ситуацию, а, наоборот, в просвет било обжигающим воздухом. По тихому радио рассказывали, что такой аномально жаркой весны старожилы не помнят лет двадцать, а из-за длительного дефицита осадков существует вероятность проблем с урожаем, а ведь лето еще не началось.

– Выключи, – велел Платон, которого дикторы и доморощенные эксперты раздражали наглой безапелляционностью. Он втайне им завидовал – не каждому дано владеть искусством произносить чушь и вранье с непробиваемым лицом и железобетонной уверенностью.

Он выглядывал через тонированное окошко и ждал. Когда калитка открылась и появилась Лизка, он хотел выскочить навстречу, но внезапно заметил Маринку, вышедшую следом.

– Черт, – он тихо прикрыл дверцу. – Чуть не засыпался.

Он знал, что Марина работает в том же садике, но в мыслях, заполненных Лизкой, умудрился о ней забыть. Это затрудняло дело и обещало неприятные мгновения в будущем.

– Вези домой, – с досадой распорядился он.

По плану он подвозил Елизавету к дому, изобразив случайную встречу. Теперь же пришлось ехать на опережение и подкарауливать ее в подъезде, но накал романтики уже не соответствовал расчетному.

Насколько он знал от Маринки, Тальберг не появлялся дома, как и в институте, поэтому решил нагрянуть к Лизке под видом обеспокоенного руководства – якобы посочувствовать и разузнать, нет ли информации о местонахождении супруга.

– О, привет! – Лизка поднималась по лестнице, роясь в сумочке в поисках ключей. – Какими судьбами?

– Хотел узнать, как Дмитрий поживает. Он продолжительное время не появляется в лаборатории без причины. Если так и дальше пойдет, это чревато определенными последствиями. Я не смогу долго прикрывать его отсутствие.

– Был Дима, да весь вышел, – вздохнула Лизка. – Проходи.

Он зашел следом, изобразив притворную скорбь. Разулся и по пути на кухню снова зацепил тумбочку. Она с визгом подпрыгнула. Рефлекс сработал и в этот раз – Платон подхватил статуэтку и поставил на место, отметив сколотый кусочек в основании. Значит, не он один такой неуклюжий.

– Куда Димка делся? – спрашивал он, сидя на скрипящем табурете и глядя на закипающий чайник. – Вдруг опять придет и устроит разнос.

– Не придет, – сказала Лизка грустно, и Платон распереживался, не сильно ли она обожает Тальберга.