Край

– Фотографировать нельзя, – Саня прибегнул к блефу. – Объект военный, любая фото – и видеосъемка запрещены.

– А если и вправду? – всполошился несший на плече камеру. – Проблем не оберешься.

– Не слушайте вы его! – загромыхал краепоклонник. – Я их зря караулил, что ли? Вы не поможете, я сам шум подниму. Я этого так не оставлю, дойду до верха!

– Уговорили. Снимаем репортаж, а редактор пусть решает, пускать ли в эфир, – определился журналист с микрофоном.

«Дело пахнет керосином», понял Саня и подал Семену сигнал собираться. Они отключили технику и принялись затаскивать в микроавтобус.

– Эй, куда вы собрались?! – рявкнул бородатый, заметив подозрительную активность. – Снимайте, пока преступники не сбежали!

Как ни старались, из-за порядочного веса оборудования сборы затянулись, и часть процесса попала на камеру. Представляя недовольство Платона, поехали в институт докладывать о произошедшем. Платон воспринял новость относительно спокойно. Он не обрадовался, но и особой обеспокоенности не выказал:

– Работайте по-старому. Не обращайте ни на кого внимания, интервью не давайте, с посторонними не общайтесь. Ясно?

– Ясно.

Саня надеялся, что угроза общественного резонанса охладит пыл Платона в добыче краенита. Ему хотелось навсегда забыть о Крае, рассчитаться и уехать из Лоскутовки в неизвестном направлении.

На следующий день напротив института снова образовалась толпа, изрядно преумножившись в численности.

Едва добывающая группа выехала из институтского двора, как за ними увязалась кавалькада из нескольких транспортных средств. Водитель, по привычке, запутывал след, но преследователи не отставали.

– Не оторвусь, – сообщил он.

– Едем на площадку.

Так, всей процессией выехали за город и тряслись по булыжникам до самого Края.

– Давно в цирк не ходили? – спросил Саня у Плотникова.

– С детства клоунов не люблю, – серьезно ответил тот.

– Тогда у вас есть шанс выйти на манеж и попасть в центр внимания.

Под негодующими взглядами толпы, успевшей выбраться из своих автобусов, вынесли две установки, но сразу после их включения молчавшая доселе разношерстая публика взорвалась возмущенными криками.

– На каком основании производятся работы? – кричала дородная женщина преклонных годов, потрясая кулаком.

– Это безобразие! – повторял старичок в костюмчике родом из позапрошлого века. – В мое время такого себе не позволяли.

– Наглое игнорирование интересов общественности!

– Чего вы их слушаете? – закричал кто-то из глубины. – Гнать надо!

Масса зашевелилась и показался тот самый настойчивый краепоклонник, видимо, давший обязательство не мыться до безоговорочной победы над НИИ.

– Мы выполняем порученное нам задание, – сказал Саня, не слишком надеясь на здравый смысл возмущавшихся.

– В чем оно состоит? – ехидно поинтересовался краепоклонник под ободряющие крики массовки.

– Хотим понять устройство Края.

До недавних пор это действительно было правдой.

– И как успехи?

– Пока не очень, – признался Саня.

– Братья и сестры, – краепоклонник потерял интерес к Адуеву, полагая, что больше ничего полезного от него не добьется, и обратился к пастве: – Вы собственными глазами видите, как государственные учреждения занимаются вредительством и посягают на устройство мира, подрывая основы мироздания.

Толпа негодующе загудела.

– В этих условиях на нас лежит особая ответственность – быть силой, препятствующей разрушительной деятельности обезумевших ученых. От нас зависит будущее всего живого, и мы обязаны проявлять стойкость и не поддаваться на успокаивающие увещевания и лживые обещания. Наш долг – требовать от государства защиты интересов обычных людей, ответственных членов общества. Мы не имеем морального права на отступление, когда на нас обращены взгляды человечества…

«Как он человечество ловко ввернул», подумал Саня, глядя на одухотворенные лица, с восхищением взирающие на размахивавшего руками пастыря в грязном балахоне из серии «парадное рубище для праздничных мероприятий».

– И мы не должны стесняться проявлять гнев – праведный и спасительный!

Это гораздо хуже. Саня прикинул будущие действия на случай, если эта ватага набросится и попытается растерзать их в клочья «в порыве праведности».

– Но не пристало направлять благородный гнев на слабых духом людей, вынужденных подчиняться преступным приказам…

Саня с облегчением выдохнул. Значит, бить пока не будут.

– Необходимо добраться до корня этой заразы! Руководство института не вправе нас игнорировать! Они пожалеют, что пытались обмануть нас таким наглым образом!

Орава оглушительно загудела и заулюлюкала. Ни дать, ни взять, свора собак, готовая кинуться на прохожего, стоит только хозяину отпустить связку поводков. Потом расселись по автобусам и уехали, оставив обалдевшего Семена стоять в оглушающей тишине.

– Ой, не к добру, – покачал головой Саня.

40.

Краепоклонники с примкнувшими к ним сочувствующими громко орали. Крики прослушивались на любом этаже в любой комнате, словно протестующие слонялись по коридорам, а не стояли на улице.

– Форменное безобразие! – возмущался Кольцов. – Куда смотрит милиция?!

Милиция косо смотрела на фестиваль плакатов и речевок, не решаясь вмешиваться без особого распоряжения. Они не торопились прибегать к силе и проявлять инициативу, рискующую стать наказуемой.

Прибывший на место отряд стоял по периметру шумящей толпы и следил, чтобы никому не набили морду под шумок социального протеста.

– Полное бездействие правоохранительных служб, – негодовал Кольцов. – Они нам производство сорвут. А если покажут по телевидению и прознает центр, последуют неприятности.

Он недвусмысленно уставился на Платона с целью побудить того задействовать пресловутые связи для решения очередной проблемы.

– Я не слепой и сам вижу. Что-нибудь придумаю, нет необходимости постоянно напоминать.

– Просто… – Кольцов не договорил, запнулся, обреченно махнул рукой и вышел, согнувшись под гнетущим взглядом Платона.