Край

– Да наплюй ты на них, – уверенно сказала Василиса. – Директор ты или нет?

– Директор, – подтвердил он, но галстук надевать не стал. Впрочем, возможно, он просто не желал связываться с вещью, которая завязывается полчаса, а пользы с гулькин нос.

– Беги давай, машина приехала. Вечером надолго не задерживайся, я тебя жду.

– Приду поздно, спать ложись.

– Дождусь обязательно, – пообещала Василиса. – Надо тебе кое-что важное сказать. По этому случаю запланирован романтичный ужин.

– Умеешь заинтриговать. Теперь весь день мучиться.

– Иди, – она почти дотолкала его до входной двери. – Опоздаешь.

– Да иду я, иду, – проворчал Костыль.

– Будь осторожен, – добавила она, глядя, как он спускается по лестничным маршам. – У нас преступников развелось, по телевизору вчера передавали. Один мужик соседей из винтовки перестрелял, а пожилая женщина на улице нападала на прохожих и отрывала с одежды пуговицы. А какой-то дедушка…

– Меньше ерунды смотри, – перебил Костыль. – Умом тронешься, все это слушать.

Он ушел. Василиса отправилась в спальню и через окно наблюдала, как он выходит из подъезда и садится в автомобиль. Когда машина исчезла, она уселась на шатающийся стул, мечтательно подперла рукой щеку и уставилась на тест с двумя полосками.

– Платон Иванович, Лужин к телефону просит, – сообщила Наталья. – Говорит, неделю не может вас отыскать.

Дальше прятаться не имело смысла. Платон вздохнул и приказал:

– Переключи на меня.

Она вышла, а он поднял трубку. Через мгновение в ней что-то щелкнуло и сквозь помехи прорезался недовольный голос Лужина:

– Алло, алло! Опять сорвалось? Алло! Алло! Снова ускользнул! Чертяка!

– Слушаю, – Платон с трудом поборол желание тихо вернуть трубку. Дальнейшая отсрочка разговора грозила вылиться в крупные неприятности. Он и так с переменным успехом несколько дней скрывался от настойчивости Лужина.

– Платон, ты?

– Я.

– Новости смотришь?

– Нет. Даже не читаю. Что-то важное случилось?

– Случилось. В Лоскутовке столько убийств и ограблений за предыдущие три года не набралось, сколько за последний квартал!

– Плохо, конечно, но причем здесь я? – Платон решил прибегнуть к классической защите нападением. – Это ваша забота! Или хотите, чтобы я за вас еще и преступников ловил и службы города лично инструктировал?

– Не рассказывай мне мои обязанности, – Лужин ничуть не смутился грозного тона. – Во всех случаях не обошлось без «Лоскутовского черного золота».

Последние слова он произнес раздельно и нарочито четко, чтобы у Платона ни на мгновение не закралось сомнение, что Лужин навел справки и выяснил, откуда растут ноги у настойки.

– Не надо разговаривать намеками, – холодно сказал Платон. – Ваши обвинения голословны, а отчисления «Вектора» неплохо пополняют бюджет города.

– Так-то оно так, но с текущими показателями по преступности я на всю страну прославлюсь.

– Вы за свое место переживаете?

– Место – вещь хорошая, спору нет, – пробормотал Лужин, – но не уверен, что меня никто без предупреждения по башке сковородой не огреет.

– Вы говорите глупостей. Зачем кому-то бить вас сковородой?

– Незачем, – согласился Лужин. – Но почему-то уже пытались.

– Забавно, – Платон не знал, как адекватно прокомментировать новость.

– Ничего забавного не нахожу. До сих пор трясет. В городе с охраной беда – охранники рассчитываются, говорят, жить им хочется больше, чем умирать за палку колбасы. Я их понимаю. Тебе, наверное, не видно, но я в городской больнице лежу в гипсе. И чем дольше лежу, тем меньше нравится. А в особенности, лично ты.

Платон молча слушал, решив ничего говорить, чтобы не провоцировать Лужина.

– Если так дело и дальше пойдет, от вашего вывода нашего региона из депрессивного состояния тут и самого региона не останется – все разбегутся, а мне разгребай.

– Не знаю, чем помочь, – сухо резюмировал Платон, когда Лужин выговорился. – Я не обладаю ресурсами и полномочиями для решения проблем в сложившейся ситуации.

– А что у вас есть? Кроме столичной наглости, конечно.

– Если хотите, проведем совещание, – предложил Платон миролюбиво, проигнорировав брошенный в его огород камень.

– Где? – снова взорвался Лужин. – У меня в палате? В отделении травматологии?

– Там, пожалуй, будет неудобно, – согласился Платон.

– Да пошли вы со своими совещаниями. Надоели.

На том конце линии громыхнуло и раздались короткие гудки.

Платон опустил трубку, с третьей попытки попав на «рожки». Несмотря на спокойную манеру общения, его трясло от злости.

Что этот Лужин себе позволяет? Кто дал ему право неуважительно повышать голос на представителей инспекции? Вопиющее проявление наглости от местного царька карманного пошиба!

Платон по привычке вынул из сейфа бутылку. Перманентный стресс требовал постоянной разрядки, поэтому он не мог обходиться без странной жидкости несъедобного цвета. Даже зная состав, он был не в силах отказать себе в удовольствии затуманить мозг, оградившись от проблем вязким туманом опьянения.

«Вязким туманом», мысленно повторил Платон пришедшую на ум фразу, и открутил крышку. «Или ну его?» – подумал он, засомневавшись, но тут же отбросил неприятную мысль. Без спасительного глотка он до вечера сойдет с ума.

42.

Тоцкий трижды просмотрел работу Барашковой. Твердая уверенная тройка, не более, даже если закрыть глаза на мелкие огрехи. Кончик ручки хаотично бегал вдоль строк, внутри велась напряженная борьба между совестью и жалостью, в которой победителем выходила третья сила – то ли усталость, то ли желание послать всех, куда Макар телят не гонял.

Аккуратные круглые буквы симпатичными петельками крепились друг к другу. К сожалению, за красивым фасадом прятались досадные ошибки. Как ни посмотри, а математика – наука точная и компромиссов не любит.

– Ну что с тобой поделаешь, Барашкова? – задавался вопросом Тоцкий. – Чтоб тебя!