Пять фотографий из Великого Новгорода

Её супруг излишне громко вздохнул, продемонстрировав весь ужас своих страданий.

– Извините, – обратился к женщине Марк. – Тут что, планетарий в советское время разместили?

Она, кажется, удивилась вопросу незнакомца, однако отозвалась очень дружелюбно:

– Да, прямо в соборе… Помню только прохладу от камня и особый запах – от извёстки, наверное… Мне было года четыре, может быть, пять, это были шестидесятые, и мы с бабушкой приехали в Новгород на экскурсию.

Продлить беседу не удалось – мужчина в похабной рубахе практически уволок свою спутницу вместе с её трогательными детскими воспоминаниями. Марк остановился перед собором, раздумывая, сразу ли идти внутрь или же вначале осмотреть его снаружи. Он скачал на местном туристическом сайте аудиогид и даже прослушал то, что касалось Николо-Дворищенского собора, но поймал себя на мысли, что вне живого общения практически не может усваивать информацию.

Внезапно он ощутил, как его глаза сзади прикрыли чьи-то руки. Вообще-то он с детства не любил таких сюрпризов – накатывала паника, – но тут сразу понял: это она.

– Зоя?! Ты же должна быть в Москве…

– Ну, не так уж я Москве и задолжала, – отреагировала она. – А если без шуток, одно важное дело у меня отменилось по не зависящим от меня причинам, а второе я сама решила отложить… А тут и ты фото прислал. Вот я и подумала, что раз уж я тебе про главный храм Софийской стороны рассказала, то о центральном храме Торга тоже необходимо поговорить.

Марк вдруг подумал, что, может быть, улыбается он сейчас слишком широко. И сложно сказать, вызвано ли это исключительно тем, что впереди его ждёт важная для его «расследования» информация…

– Настраиваемся на серьёзный лад, – скомандовала Зоя. – И ищем «человека новгородского».

Марк только кивнул, не до конца, впрочем, поняв, настроился ли.

– Ты, разумеется, уже подметил, что Никольский собор чем-то похож и на киевскую, и на новгородскую Софии, – начала Зоя. – Но я бы сказала, что он куда более прост и строг. Посмотри – на фасадах только плоские ниши, которые чередуются с рядами окон.

– А я, кажется, видел какие-то украшения…

– Да, это пристройки позапрошлого века, – поджала губы Зоя

– Ну-ка, ну-ка… Ты говоришь, Никольский подражает Софии в детинце?

– Не то чтобы подражает… Это архитектурная цитата, – сказала Зоя. – Он тоже пятиглавый, хотя ещё лет тридцать назад у него была одна глава – угловые разобрали в конце XVII века, а недавно его отреставрировали и вернули близкий к первоначальному облик, сохранив поздние пристройки. Кстати, пятиглавые соборы строили очень редко в XII-XVI веках. А значение этого храма для города было велико. Именно здесь собиралось вече.

– А разве не перед Софией? – спросил Марк. – У всех, наверно, при слове «вече» возникает картинка: спорят знатные бородачи перед Софийским собором…

– Ты и прав, и не прав одновременно, – заметила его собеседница. – Да, в летописях есть информация о вече перед Софией. Но, понимаешь, они не всегда отражали обычную, повседневную жизнь. Иногда летописи и вовсе похожи на средневековые сводки ЧП. Вече у Софии – неординарное событие, такое случалось редко. В большинстве случаев оно собиралось перед Николо-Дворищенским храмом.

Марк наморщил лоб:

– Подожди, я уже совсем понимать перестал, что на вече делали, и кто вообще там принимал решения.

Они сели на траву. Зоя заговорила снова:

– Участниками веча становились свободные мужчины-новгородцы. Для оповещения использовался колокол. Не было никаких специальных «депутатов», вече – это не аналог парламента. Оно принимало законы, приглашало князя или изгоняло его из города, выбирало и судило городских чиновников. Решались на вече вопросы войны и мира.

– Так, – протянул Марк. – У церкви Иоанна на Опоках мне сказали, что в XII веке новгородцы изгнали князя Всеволода, и, получается, до XV века здешние жители сами решали, кто ими будет управлять?

– Это ещё кто кем управлял, – ответила Зоя. – Я бы сказала, что новгородцы нанимали князя с его дружиной. Это было необходимо для обороны от внешнего врага. Конечно, судебные и «полицейские» вопросы тоже были в ведении князя, но не безоговорочно. Суд вершился совместно князем и посадником. Новгородцы платили князю, это называлось «кормление». Пока он сидел в Новгороде, он не мог купить здесь землю. Когда князь переставал устраивать горожан, его отправляли восвояси. Впрочем, известны случаи, когда князья, недовольные местными строгими порядками, сами покидали Новгород.

– На первый взгляд, действительно, напоминает демократию, – улыбнулся Марк. – Ну, вот, допустим, собрались они здесь, перед Никольским собором. И что дальше?

– А дальше обсуждали острые государственные и городские вопросы. Голосовали, видимо, в прямом смысле голосом. Собравшиеся кричали что было сил. Многие с веча домой приходили охрипшими.

– Такая себе демократия, конечно, – усмехнулся Марк.

– Не соглашусь. Думаю, даже по нынешним меркам подобный способ выражения народного мнения не выглядит совсем уж безнадёжным…– пожала плечами Зоя. – Часто Новгородской республике пеняют, мол, никакого народовластия не было, все решения выносились в пользу местной аристократии. И такое вправду бывало, но уже на закате республики, хотя в любом случае окончательные решения принимались всенародно, и уж точно далеко не всегда проекты знати получали поддержку. Так что новгородская демократия – она, может, и «такая себе», но кто мог предложить нечто более прогрессивное?.. То-то же.

Марк притих – задумался.

– Ладно, не будем плакать по демократии, – проговорила Зоя. – Пойдём лучше «Иова на гноище» посмотрим и ещё кое-что, что в Никольском внутри.

«Иов на гноище»… Звучит жутковато, но разве мог Марк не пойти вслед за Зоей? А ведь ухватил за хвост стремительно ускользающую мысль: о «человеке новгородском» за последний час он и вовсе не вспомнил.

В первое мгновение иконостас ослепил позолотой. Правда, тут же Марк обратил внимание, что она вся – в огромных проплешинах.

– Золото какое-то эрмитажное… – оценил Марк.

– Пожалуй, действительно, выглядит несколько чужеродным, – согласилась Зоя. – Это позолота начала прошлого века, к 300-летию Дома Романовых обновили. Сам иконостас – середины позапрошлого века. После революции храм закрыли, затем, уже после Великой Отечественной, лет на двадцать вернули верующим. Естественно, во время войны убранство собора пострадало.

Марк сделал несколько шагов и понял: здесь очень темно, несмотря на то, что за стенами храма медовым зноем течёт летний день.

Марк приблизился к алтарю. Ни одной иконы… Словно прочитав, о чём он думает, Зоя сказала:

– Когда уже в хрущёвское время в соборе перестали служить, иконы передали, в основном, в музей. А вот росписи сохранились.

Заглянув за иконостас, он увидел древнее монументальное изображение святого Лазаря. Но почти вся остальная роспись была, несомненно, более поздняя. Среди этих композиций внимание привлекла Тайная вечеря, а под балконом хоров – новгородский сюжет. О нём Зоя рассказала подробнее:

– Это работа художника XIX века Герасима Веригина, называется «Принесение круглой иконы Николы в Новгород», – сложила она слова в бойкий хоровод. – Оригинал иконы вывезли в Москву, и там она сгорела в одном из пожаров. В музее в Новгороде хранятся два древних списка. Князь Мстислав тяжело заболел. Во сне ему явился святой Николай, повелевший привезти с хоров киевской Софии круглую икону – она, мол, исцелит князя. Мстислав отправил послов за иконой. Но на озере Ильмень их настигла буря. На четвёртый день повар нашей славной новгородской «экспедиции» зачерпнул из озера воду и обнаружил круглую икону с изображением святителя Николая. Она плыла прямо по воде. Когда Мстиславу доставили икону, он исцелился. Именно поэтому князь «свой» храм посвятил Николе. Почитание Николы на Руси только начиналось, и это происшествие считается одним из первых его «русских» чудес. А Никольский собор в Новгороде – древнейший сохранившийся в стране храм, посвящённый этому святому.

Марку вспомнилась единственная затерявшаяся где-то в недрах квартиры его неверующей матери икона, неведомо откуда там оказавшаяся: это был Николай Чудотворец. Действительно, самый популярный в стране святой, и, оказывается, любовь к нему русских людей тоже отсюда, из Новгорода.

Они спустились в подцерковье.

– Тут, в подклете Никольского собора, одно время хранилась казна Ивана Грозного, – сообщила Зоя.

– А что он тут делал?

– Москве грозило нашествие крымчаков, и Иван посчитал наиболее безопасным посидеть какое-то время в Новгороде.

– Так что тут смотрим? – он приготовил фотоаппарат.

– Изначально собор был цельным, и фрески, которые сейчас здесь, внизу, раньше были доступны взгляду каждого, кто входил в храм, – сказала Зоя. – Изображение Страшного Суда встречало человека сразу, при входе. Оно сохранилось не очень хорошо. А вот фреска «Иов на гноище» XII века – вполне. Прокажённого Иова жена кормит, надев котелок на палку, чтобы не заразиться. Скорее всего, автор изображения – заезжий мастер, расписывавший храмы и в Киеве, и в Новгороде.

Марк вгляделся в строгое лицо жены Иова: красивая, с правильными чертами лица женщина смотрит на мужа с осуждением и пренебрежением. Смутно он помнил ветхозаветный сюжет: даже после многочисленных испытаний Иов не отрёкся от Бога. Местами на фреске были заметны странные округлые вставки нового грунта с рваным контуром.

– Реставраторы заделали следы пулевых отверстий. Это оккупанты стреляли, причём прицельно, – объяснила Зоя. – Получается, осознанный, неприкрытый акт варварства.

«Где вы сейчас?» – завибрировал его телефон, доставив сообщение от заказчика.

– Тут фотографировать можно? – спросил он у Зои.