Цирк – это навсегда?

–– А я о той кибитке, которую вы украли у нас. Вон, даже надпись сохранилась! Там так и написано, что это наше.

Джо показал пальцем на фургончик, на котором сам же вчера намалевал "Цырк – наш" поверх "театр Мефисто".

–– Мырк – наш?! – недоумевающе воскликнул Шалтай-Балтай.

И правда, за ночь не предназначенные для окраски вагончиков белила успели осыпаться и на фоне черной "Ц" отчетливо проступило красное "М" из слова "Мефисто".

–– Не "Мырк", а цирк! Вы попытались замазать надпись! – обвинил лицедеев веселый Джо, постепенно становясь злым веселым Джо.

–– Мы нашли эту кибитку брошенной в пустыне и починили! – возмутилось яйцо.

–– Вы украли ее! И мы требуем возврата циркового инвентаря!

С обеих сторон частокола раздался неодобрительный гул. Место действия стремительно обрастало зеваками из деревенских, привлеченных руганью и шумом. На пороге вагончика администрации цирка появился антрепренер Ричер и молча наблюдал за развитием событий. От еще одной кибитки он бы не отказался.

–– То что найдено в пустыне, принадлежит тому, кто нашел в пустыне! Это закон пустыни! – выпалил из-за спины Шалтая-Болтая Кот-в-Сапогах.

–– Помяукай мне еще тут! – парировал злой Джо, чувствуя поддержку стоящих рядом силача Боба, парочки крепких воздушных гимнастов и партнера по номерам – грустного Эла.

Уборщик Сэм, видя, что конфликт неудержимо катится в сторону мордобоя, предусмотрительно отошел в сторону, предпочитая наблюдать за развитием событий издалека, с крыши своего фургона для слонов. Не то чтобы Сэм был трусоват, но, во-первых, у него была сломана рука, во-вторых, ему совсем не хотелось бить лицедеев, а, главное, самому получить по лицу за какую-то сраную тележку.

–– Ничего вы не получите, клоуны! Валите отсюда! – накалил обстановку Щелкунчик и ткнул в веселого Джо бутафорской шпагой, которая сложилась внутрь, будучи телескопической.

Это стало сигналом и веселый злой Джо тут же засветил находившемуся в досягаемости от него Шалтаю-Болтаю ногой в живот. Толпа с обеих сторон частокола взревела и лицедеи с цирковыми бросились друг на друга грязно ругаясь, раздавая тумаки и плюхи. В ход пошел театральный и цирковой реквизит, а, так же, доски забора. Хаос всей обстановке добавляли местные, весело и с улюлюканьем забрасывающие дерущихся тухлыми помидорами, отчего вся драка выглядела неправдоподобно кроваво.

Вокруг силача Боба прыгало сразу несколько танцоров балета, выполнявших странные па с криком "кийя!". Силач Боб недобро смотрел на них, напоминая загнанного собаками медведя.

–– Еще раз так сделаешь – получишь по морде! – пообещал Боб одному из наиболее наглых балерунов, пытавшегося ударить силача Боба ногой, выполняя фуэте.

–– Как сделаю? Так? – уточнил балерун и сотворил ещё одно угрожающее фуэте в сторону Боба, грубо оборванное ударом прямо в лицо.

–– Восхитительно! – неожиданно послышалось рядом с уборщиком Сэмом. Эта была актриса театра "Мефисто", игравшая Принцессу с горошиной, молодая девочка, судя по всему, ровесница Сэма. Принцесса с горошиной, как оказалось, тоже наблюдала за дракой с крыши фургона Сэма. Крыша фургона была наиболее удобным местом для наблюдения за всей батальной сценой.

–– Кто ты? – удивленно спросил уборщик Сэм.

–– Комедиантка из театра. Того, который сейчас ваши избивают. Ты что, не видел меня в спектакле?

–– А! – признал уборщик Сэм. – Ты – Принцесса с горошиной.

–– На самом деле я не всегда была Принцессой с горошиной в дурацкой пьесе. – словоохотливо созналась Принцесса, без всякой тени печали. – Когда-то у меня было драматическое амплуа. Играла Офелию, Джульетту, Дездемону…

–– А почему больше не играешь?

–– Ну, был один случай… Давали мы Отелло в Холл-сити, а там есть такая сцена… ну та, знаменитая, где он произносит: "Молилась ли ты на ночь, Дездемона?".

–– Помню. – соврал уборщик Сэм, который не любил театр чуть меньше, чем цирк.

–– Вот. А потом он ее душит насмерть. – Принцесса с горошиной продемонстрировала на себе, как сжимают руками шею, пуча глаза и высунув язык. – И я лежу в постели, подходит ко мне этот гримированный под негра амбал и после слов: "Поздно… Слишком поздно…", как вцепится мне в горло, ну а я от неожиданности такая "Оооох!"…

–– И что? – не понял Сэм

–– Ну, это… получила то самое удовольствие… – пояснила Принцесса и бодро закончила – С тех пор все решили, что я комедиантка.

Уборщик Сэм очень смутился рассказом экс-Дездемоны, представив себе, как она сладострастно стонет прямо посреди трагической сцены удушения. Косясь на молодую девушку, он отметил про себя, что она очень даже ничего так. Миленькая.

–– А вообще – драма у меня в крови. Я даже родилась при трагических обстоятельствах – у первой скрипки во время представления прямо в оркестровой яме. Говорят, мама не переставала играть даже во время родов. Давали, кстати, Верди "Макбет"! А отец – фагот. Но опера мне не зашла, если честно.

–– А правда, что вы в Холл-сити едите собак? – рискнул Сэм поинтересоваться у Экс-Дездемоны информацией, почерпнутой из цирковой пропаганды.

–– А правда, что клоуны рождаются сразу с разрисованными лицами, красным носом и в идиотских ботинках? – с насмешкой парировала Экс-Дездемона.

–– Нет. – уверенно ответил Сэм, сразу же вспомнив изречение из Книги: "И создал он тогда клоунов и повелел им с детства красить лица свои и никогда не появляться без грима, дабы всегда они знали веселиться им или печалиться?".

–– Кстати, чем это от тебя так странно пахнет? И что с рукой?

–– Тебе лучше уйти. Если увидят здесь – побьют. – внезапно озаботился Сэм судьбой принцессы, предпочитая не объяснять источник въевшейся в его одежду и кожу вони.

–– Ты побьешь? – заинтересовалась экс-Дездемона и оценивающе посмотрела на худые плечи и тонкие руки Сэма, после чего спрыгнула с крыши вагончика, все же намереваясь уйти – и вовремя: судя по драпающим лицедеям, драка уже заканчивалась. – А ты сам кто? Жонглер? Фокусник?

"Жонглер" – хотел было соврать уборщик Сэм, перед мысленным взором которого сразу же возникли слоны, смотрящие на него с укором, но не успел. По счастью его прервал веселый Джо.

–– Что здесь делает эта мерзавка?! – веселый Джо, который уже не выглядел злым, а, скорее, комичным, учитывая помидорные потеки и бланш под глазом, схватил экс-Дездемону за шею. "Оооох!" – простонала Принцесса с горошиной, ноги которой внезапно подкосились. Это была любовь.

Печальная история силача Боба и его несчастной любви

Когда силач Боб был еще молод, а это было лет десять назад, он – влюбился. Романы среди артистов цирка не редкость, и то, как развивались отношения Боба и женщины-змеи, вполне можно было описать словом страсть. Точнее несколькими словами: всепоглощающая, безумная, разрушительная страсть циркового артиста в самом расцвете сил и молодой акробатки, успевшей пережить большую любовь, оставившую ее с разбитым сердцем, боязнью высоты и паническими атаками.

Это был курортный роман – синее море, белый песок, ослепительное солнце и ослепительная ОНА в своем открытом купальнике, лежащая на воде, а ее волосы рыжим нимбом по медузьи парили вокруг лица, белую кожу которого грели лучи утреннего солнца. Берег гремел музыкой, звуками аттракционов, зазывалами луна-парка и радостными воплями плещущихся в воде отдыхающих. Но силач Боб этого всего не замечал. Силач Боб смотрел на молодую нимфу, краснея от загара и смущения, и влюблялся прямо на глазах. В то время силач Боб был романтиком и ещё верил в мечты и в то, что они сбываются.

Силачу Бобу было чуть больше тридцати, а ей – около двадцати и море, небо, скалы, все вокруг говорило о том, что они созданы друг для друга. Словно одного сказали в рифму другому в двух соседних строчках одной хорошей песни. И когда она выходила из моря, вся в каплях соленой воды, силач Боб был уже без памяти влюблен.

"Привет!" – сказала она силачу Бобу тихо и словно на выдохе. Так, будто они были знакомы уже сто тысяч лет и играли друг с другом еще детьми. – "Я – Моб".

"Ох!" – только и смог ответить на это силач Боб, который благодаря своим огромным мышцам был, вероятно, самым большим романтиком Межгородья.

Ее звали Мобли, имя, которое она сократила до сценического "Моб". Она могла запросто наполнить бокал вином из бутылки и подать его Бобу, стоя на локтях и пользуясь только ногами. У нее были красивые ступни, которые Боб любил целовать. И она улыбалась странной улыбкой. Её улыбка была птицей с перебитыми крыльями. Очень не уверенная в себе улыбка, которая начавшись, передумала продолжаться. От этой улыбки спрятанная внутри Боба гитарная струна дрожала и резонировала.

Ему нравились ее рыжие, слегка вьющиеся волосы, гибкость ее тела, тонкость щиколоток и запястий, изящность талии и обнаженность плеч. Нервничая, Боб иногда курил, но, когда он доставал сигарету, она отбирала ее и, прикурив вместе со своей, отдавала ему назад. Она делала так всегда, пока они были вместе. Когда они целовались, он чувствовал мягкую теплоту ее губ и их вкус – вкус вишневого бренди, который они пили в баре "Черри" на берегу моря и который им наливали в этом баре даже в кредит.

Оторвавшись от ее губ, Боб посмотрел на нее. В ее серых глазах резвились маленькие веселые бесы возбуждения – по одному в каждом зрачке. Боб провел рукой по нежной коже ее скул, повторил совершенную линию ее подбородка, скользнув вдоль этой линии указательным и безымянным пальцами. Она поймала их ртом и, взяв глубоко и осторожно, стала ласкать губами и языком, глядя ему прямо в глаза. В этой метафоре минета было больше порнографии и эротики, чем в нем самом.

Позже, прямо на песке, под деревянными скамейками летней сцены, амфитеатром уходившими вверх, у них был секс. Безоблачное утреннее небо днем внезапно помрачнело тучами и заурчало сведенным от голода животом, а холодные редкие капли дождя падали на их разгоряченные друг другом тела. Сидя на Бобе и ритмично двигая бедрами, она склонилась к нему, шепча прямо в ухо любовную молитву, которую когда-то придумал безымянный поэт Холл-сити и которую она так же, как многим другим, шептала ему:

"– Муж мой – Пастырь желаний моих. Я ни в ком не буду нуждаться:

Он кладет меня на смятые простыни и проникает в меня, утоляя жажду.

Подкрепляет душу мою, направляет меня стезёй радости во славу тела моего.