Возвращение полуночи. Арка 2. Твари в ночи

– Утий пути! – сюсюкнула Яга. Сама будто не замечала жара – даже испарина не выступила на лбу, в то время как по тягателям пот струился в три ручья. – Ложись туда, касатик. Коль тебей мало, я покажу тебе настоящую баню.

Она ткнула пальцем на самую высокую полку.

– Я?! – не смотря на жару, у него внутри все похолодело. Он спустил ноги и сел.

То место, где он был теперь, располагалось ровно посерёдке меж полом и потолком. Полка, на которую указала Яга, была под самой крышей. Её почти нельзя было разглядеть за клубами раскалённого пара.

– Ну-кай ступай сюда, – сказала Яга, выбирая веник. – Сейчас мы тебя попотчуем! – Любимка кое-как взобрался наверх. Лёг, ощущая грудью раскалённую поверхность дерева. Яга ухватила веники. Один – дубовый, второй – берёзовый. – А теперь поглядим, чего ты стоишь, касатик.

Вших-вших-вших! Веники загребали горячий воздух и делали его кипятком. Хотя Яга не коснулась его спины ни одним листиком, Любимке казалось, что его колотят раскалёнными прутами.

– Хорошо ли, касатик? Скажешь, когда остановиться.

– Хорошо, бабуля, ой, хорошо, – проговорил Любимка, сцепив зубы, чтобы сквозь них, кроме слов, не вырвались стоны.

Скорость вращения веников увеличилась. Любимке показалось, что его опустили в крутой кипяток и варят живьём.

– Ну как?! – весело спросила Яга.

– Ме-чи… ка… чи… – выдавил из себя отрок. – Оч… хо… шо…

– Хм! А так?

Веники впервые коснулись его плеч. Крутой кипяток показался Любиму прохладным. Теперь ему мнилось, что его бросили в кипящее масло, которое скворчит на сковороде. Разлапистые веники нагнетали горячий воздух, а в конце и хлестали сами. Пахло дубом и берёзой. Любимка понял, что ещё чуть – и он позорно сомлеет.

– Нет! Я выдержу…

– Что говоришь? Хватит уже?! – тут же спросила Яга.

– Нет… ба… ушка… – Любимка пытался говорить бодрым голосом, но обжигающий воздух, похоже, сжёг все внутренности, и вместо слов выходили хрипы.

– Все! – резко молвила Яга и откинула веники. – А теперь скорей-скорей-скорей!

Любимка ощутил, как его подымают сильные руки, куда-то волокут, а потом…

– Скорей-скорей-скорей!

ПШ-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш! Оглушительное шипение, словно в бочку с водой опустили раскалённый прут. К небу вскинулись клубы пара. У Любимки перехватило дыхание. Он разинул рот и заорал на весь Запредельный лес то ли от боли, то ли от счастья.

Оказывается, Яга вытащила его на улицу с девичьей стороны и макнула прямо в купель с ледяной водой. После одуряющей жары бани это принесло такое облегчение, что отрок едва не расплакался. Когда он вышел по ступенькам из купели, ноги подрагивали от пережитого, но в тело влилась волна мощи. Взялась она, казалось, ниоткуда, и не имела ничего общего ни с темной волной, ни с земной тягой.

– Чуешь! Вижуй, чуешь! – обрадовалась Яга.

– Чую, – проговорил Любимка, с удивлением разглядывая собственные руки, словно видел их впервые. – Что это за сила?

– Это – сила леса, – проговорила Яга. – Сила дивов. Мы собираем её всю жизнь. Коли не останавливаться, можно достичь уровня богатыря. А коли присоединить к этому земную тягу…

Она вздохнула.

– Ёшки-матрёшки! – Любимка с восторгом глядел на собственные руки. – Ощущаю себя мечом, который только что выковали и закалили.

– Добро! – бабушка выглядела очень довольной. С губ не сходила улыбка, она то и дело потирала ладони, а узелок на лбу торчал так жизнеутверждающе, что бабушка казалась не старушкой, а молодой девчонкой. – Отдыхай. Я пойду, погляжу, есть ли среди вас ещё крепкие люди…

Она исчезла в бане, а Любимка остался. Он лежал в купели и глядел на небо. Далёкое, пронзительно голубое. И облака. Гигантские и тяжеленые с виду, они легко и непринуждённо плыли по небу, а он – крохотуля на их фоне – не может подняться даже выше своего роста.

Вспомнилась ступа Яги и её демонстрация с Ярополком. Неужели и правда можно настолько выдрессировать земную тягу, что выйдет поднять свой вес под самые облака? «Мечи-калачи! Вот было бы здорово! Вот мечта более возвышенная, чем стать сильномогучим богатырём и послужить Руси». Вспомнился взгляд Миколы Стародуба – чистый и такой же пронзительный, как небо за облаками. И печальный.

– Нет, – сказал Любимка. – Это какое-то пустозвонство – летать под облаками. Земная тяга дадена, чтобы служить людям. Святогор не мог думать о пустяках, когда даровал силу своим потомкам…

– Хи-хи-хи! – раздалось приглушенное. Любимка привстал, вода плеснула на траву.

Из-за плотной ткани, закрывающей окна в женскую половину бани, доносился плеск и девичий смех. Любимка представил, как их девушки моются в бане, и покраснел. «Рази можно представлять девицу в таком виде!? Сойка… Настенька… Несмеяна…» Несмотря на то, что сидел в ледяной воде, сделалось жарко.

– Мечи-калачи! Уйдите, непотребные!

Но назойливые мысли возвращались. Не чуя себя, вылез из купели, вода шумно стекала с него, но сердце стучало ещё громче.

– Тихо! Ёшки-матрёшки! Тихо же! – шептал он, пережидая, пока вода перестанет шуметь.

Он огляделся. Вокруг никого. Голос Яги доносился откуда-то издалека, со стороны мужской половины летели вопли и уханье. Их заглушал звонкий девичий смех. Опять Сойка и Настенька. А это чей голос? Неужели Несмеяна? Начал медленно подкрадываться к дальнему окну, затянутому светлым полотном. Звуки были приглушены, но хорошо разборчивы.

– А тебе который из ребят больше по душе? – звонкий насмешливый голос Сойки.

– Мне? – Настенька явно залилась краской. – Я даже… не думала…

– Брось, Настя, – слышен плеск и смех, – нас никто не слышит… А если и слышит – что с того?

Любимка замер, показалось, что Сойка глядит на него прямо сквозь стену. Несмеяна по-прежнему молчала.

– Мне нравится… – пролепетала девушка. – Мне…

– Ну ты, Наська, и скромняга. Хочешь, я тебе скажу? – Травница ничего не ответила, но, похоже, Сойке и не нужен был ответ. – Если смотреть по внешности, то очень неплох Ярополк…

– Что?! – Любимка зажал рот обеими руками.

В бане замолчали, потом разговор продолжился.

– У него такой нос… Но как человек он гниловат… – синеволосая девица.

Уф! Любимка утёр лоб. Чуть не выдал себя. Не бывать тебе разведчиком с таковой выдержкой.

– Димитрий тоже такой представительный. Остап казак лихой, но эти отцовские щеки. Как представлю его с таким же пузом, как у атамана… Бррр!

Настенька рассмеялась.

– А Лексий? – Этот голос прозвучал столь неожиданно, что Любимка даже вздрогнул – выходит, Несмеяна тоже участвовала в разговоре.

– Лексий! – в голосе Сойки появилась явная злость. – Урод он, вот что! Чего ты вообще его вспомнила? Тебе то, небось, Клоп по душе…