Формула

– Честно говоря, мне плевать на общественное мнение. Вы уж извините, но это так. На все эти международные междусобойчики вроде ООН, на её унизительный принцип «одна страна – один голос». Одна страна, скажите пожалуйста! А что – какая это страна неважно?

Он остановился, сообразив, что уходит в сторону.

– Разумеется, один сделать я ничего не могу. Но, скажите по совести…

Он почти шептал.

– …разве вам не хочется в глубине души, чтобы американская армия – наверно, лучшая на сегодня армия в мире – не начала бы отрабатывать налогоплательщикам своё недешёвое содержание?

Госпожа президент не отстранилась и тоже заговорила очень тихо. Хороший знак, как будто? Разумеется, я оставался начеку.

– Благодарю. Но боюсь, вы преувеличиваете. Эта лучшая в мире армия еле унесла ноги из Вьетнама…

– …это было давно – и вы помните: на самом деле, с вами воевали не совсем вьетнамцы.

– …застряла в Ираке и Афганистане…

– …здесь вина политиков – не армии. Добились же вы своего в той стране, которая когда-то называлась Югославией. Конечно, я мало что в этом понимаю, но… разве не очевидно, что целью современной войны не может являться оккупация? Людей с автоматами хватает везде. И если мы не захотим использовать свои хвалёные технологии, то всякий раз будем оставаться в меньшинстве.

Госпожа президент молчала. Но, говорю вам, это уже не было напряжённое молчание первых минут. Это казалось молчанием человека, у которого внезапно возникла потребность уединиться и хорошенько подумать.

Самсонов отодвинулся, заговорил громче.

– Я думаю, вы согласитесь, что в наши дни нет необходимости в развёртывании армий и фронтов. Один хороший удар из ниоткуда – и всё закончено. Разумеется, о введении гарнизонов не может быть и речи – переговоры ведутся только с законно избранным правительством. Вы полагаете, они могут затянуться? Мировое общественное мнение? Никто не мешает ему высказываться в полную мощь. Марши протеста, демонстрации, митинги – пусть их! Я никогда не мог понять, зачем выводить на улицы всех этих полицейских, выряженных, как космические рейнджеры. Разве что, для того, чтобы довести дело до драчки и дать возможность телевизионщикам всласть поснимать…. Пусть покричат, поймут, как мало зависит от их криков, – с каждым разом они будут становиться всё тише, пока не заглохнут совсем.

Самсонов остановился, но госпожа президент не выказывала ни малейшего желания вмешаться в его монолог. Она выглядела утомлённой. Пора было заканчивать. Самсонов опять приблизил к ней лицо и понизил голос.

– Разумеется, существуют страны, которые мы не сможем игнорировать. Слишком обширные, слишком многонаселённые, – слишком хорошо вооружённые, наконец. Но их наберётся не так уж много и договориться – вопрос вполне технический. Аргумент будет неоспоримый – между собой мы уже договорились.

Пора. Я послал Самсонову сигнал: «Сделай паузу». Он чуть не кивнул, но вовремя спохватился.

– Я чувствую, что утомил вас, госпожа президент. Наверно, вам нужно подумать, так что будет лучше, если мы вернёмся к этому разговору позже. Ненамного позже… благодарю вас за ваше время.

Он откланялся и удалился – настолько быстро, насколько позволяли приличия. Я предпочёл задержаться.

Госпожа президент сидела, не меняя позы. Глаза её совершено остановились; было похоже, что смотрит она куда-то внутрь – возможно, обозревает свои мысли. И при этом улыбается.

– Какого хрена? Мы ломимся к тебе уже полчаса!

Эдгар с Риткой возникли на пороге моего номера с таким возбуждённым видом, будто из-под двери уже вторые сутки текла кровь – причём успела насквозь пропитать пару-тройку нижних этажей.

Очевидно, гостиничная администрация решилась выдать им запасной ключ. Да и как откажешь таким внушительным господам!

Выглядела эта парочка в последнее время и впрямь лучше некуда. Какой-то удивительно органичный появился у обоих лоск – я бы даже рискнул сказать, породистость. Если человек встречался с моими приятелями впервые, то неизбежно принимал их за… нет, пожалуй, не дворян с родословной в полтыщи лет, – но что-то сопоставимое, только в свой области. В общем, от провинциальных фрилансеров остались только факты их биографий – а кто бы их разглашал?

Самсонов сдержал слово – посторонние, невзирая на ранг, принимались в команду только на подчинённые роли; Ритка с Эдгаром оставались главными имиджмейкерами с неопределёнными функциями и весьма расширенными полномочиями.

Что касается вашего покойного… тьфу ты, покорного слуги, то я по-прежнему болтался где-то по соседству.

Однако и развезло тебя, парень.

Вообще, что это за город и какое сейчас время суток? При тяжко зашторенных окнах и не до конца открытых глазах понять это сразу не получается.

Я начал восстанавливать связь с миром – потихоньку, чтобы это было не слишком заметно. Что за хреновина – неужели значительную часть своих дней мне приходилось начинать в таких – или, хотя бы, сопоставимых мучениях?

Строева вышла, вернулась со стаканом, плеснула в него минералки и всыпала какую-то пахучую дрянь из пакетика. Поднесла мне под нос. Я послушно отхлебнул, зажмурился, через пару минут изобразил облегчение. Вообще-то, всё это дерьмо на меня никогда не действовало – странно даже, почему? Наверно, всё дело в количествах. В конце концов, это их, западные штучки – а где-то писали, что наша средняя норма там считается летальной. Что поделать, – после их средней нормы я просыпаюсь, энергичный, как оголодавший колибри, и даже могу сдуру заняться утренней гимнастикой.

– Любимый, ты нас беспокоишь. И особенно, тем, что мы не понимаем, что так беспокоит тебя.

Произнеся этот странноватый текст, Эдгар присел на корточки и протянул мне плоскую флягу вискаря. Я отвинтил крышку, вбросил внутрь длинный глоток. Ребята, конечно, обо мне заботятся – каждый по-своему; но не может ли такой коктейль довернуть опоры? Само собой, я имею в виду нормального человека. Те, которые имеют возможность пробормотать Формулу, не в счёт. Разумеется, если дело не зашло так далеко, что они её забыли.

Ну вот, взгляд отвердел достаточно и можно обводить им окружающих.

– Я что-нибудь пропустил?

Оба пожали плечами.

– Да нет, ничего особенного, – сказал Эдгар. – Всё штатно.

Куда это они оба украдкой посматривают? А, шеренга стеклотары вдоль стены…. Не такая она, впрочем, и длинная. Ещё одна причуда нашего друга гномона – он всегда уносит с собой неразменную бутылочку и оставляет её зримый и поддающийся учёту эквивалент. Зачем? Не думаю, что Тамсанарп преследует воспитательные цели. Скорее, это такая странноватая форма отчётности. Правда, неясно, в чём и перед кем.

– Ты заперся в номере и просидел там примерно сутки. Отключил телефон.

Что мы должны были думать?

Просто удивительно, до чего некоторые подчас начинают соответствовать своей фамилии. Строева… строить. Или она меня не строит? Просто… неужели и в самом деле беспокоится?

Эдгар смотрел в потолок и делал вид, что его тут почти нет.

Что ни говори, выглядят они оба действительно замечательно. Или лучше сказать – внушительно. Или я повторяюсь?

Представь, на что похож ты сам. Ты, в трусах, полулежащий на аппелирующих к потолку руках измятых одеял.

– Тут такое дело, шеф…

Эдгар кашлянул и полез за сигаретами. Ритка достала свои. Я слабым манием руки указал в направлении стола, где «Зиппо», перекрывало початую пачку «Мальборо». Рядом имелась пепельница. Разумеется, пустая. Почему-то, я имею привычку опустошать пепельницы после каждого применения. Даже в совершенно невменяемом состоянии, мне всегда удавалось дойти до сортира и опорожнить там свою ношу. Возможно, это какая-то редкая мания. Возможно, в прошлой жизни я был официантом.

Итак, мы закурили.

– Одним словом, шеф…

– Шеф? Ты разговариваешь со мной. И у вас уже есть шеф.

Эдгар кивнул, отогнал дым в сторону.

– Да…да. Всё так. Но, видишь ли, мы, почему-то, сначала считаем шефом тебя. И… как бы это… выбивает нас, что ли, из колеи. Если ты не в форме – или не совсем в форме… и всё такое.

М-да. Наш политтехнолог заговорил на языке Бивиса и Баттхэда. Значит, и впрямь, говорит не всуе.