Бык и бабочка

– Привет, – отвечает Вера в зеркала, улыбаясь мыслям в своей голове.

– Ну что, чем займемся, – спрашивает она у него, садясь едва ли ему не коленки.

– Ничем, – коротко отвечает Андрей.

– А что думаешь, может пора нам возобновить отношенья? – покачивая ногой, хитро произносит она, прекрасно зная, что слабое место Андрея – это она.

Андрей опускает глаза.

– Ты играешь, – говорит он.

– С чего ты это взял?

– С того, что ты сама сказала, что между нами все кончено, а теперь сидишь и качаешь ногой, как ни в чем не бывало.

– А может, я одумалась, поняла, что потеряла, и теперь хочу тебя вернуть, – говорит она с таким тоном, что сама себе верит.

Андрей задумывается.

– Это вряд ли, – говорит он. – Не думаю.

– Почему? – удивляется она.

– Потому что ты еще не наигралась в любовь.

– Не наигралась в любовь?

– Да. Не наигралась в любовь со своим режиссером.

– А, может, уже наигралась, – опуская глаза, говорит она, пытаясь понять смысл сказанного.

– Нет, ты не наиграешься. Пока он тебя не бросит. Вот я дождусь, пока тебя бросит твой режиссер, и сразу женюсь на тебе. А пока буду приходить в гости. Ты же скажешь мне, когда он тебя уже бросит? Хотя ладно, я, в общем, и сам узнаю, – улыбается он.

Вера поднимается с дивана и встает с мрачным лицом.

– Тебе лучше уйти, – говорит она Андрею. – Чего расселся, иди говорю, жениться на мне он собрался, – произносит она скептически, а внутри ей страшно и больно оттого, что все понимают, что Игорь ее обязательно бросит, а она – нет. – Чего расселся, проваливай! – говорит громко Андрею, уже не желая с ним ни заигрывать, ни церемониться, потому что она не хочет церемониться с самой мыслью, что Игорь ее обязательно бросит.

14

– Мне кажется, память похожа на ночное темно-синее небо. Смотришь на нее, смотришь… И там созвездия разные. Если их отчетливо представить, то на них можно долго смотреть. Долго-долго, пока не уснешь.

Игорь и Вера лежат на кровати, и каждый думает о своем. Вера привыкла ложиться поздно, поэтому она не спит. На Вере длинная белая растянутая футболка и красные носки. Вера не любит спать без одежды, потому что ей все время холодно. Ей не хватает тепла. Причем ей не хватает тепла на душевном уровне, и она стремится она его получить хотя бы на физическом. Игорь тоже не спит. Они лежат и молчат, как будто в природе не существует слов. Когда Игорь был женат на Еве, и они молчали в постели, это было абсолютно другое молчание, чем у Игоря с Верой. Просто, когда Игорь был с Евой, ему не нужны были слова, как будто бы можно было разговаривать на каком-то другом языке, не прибегая к открыванию рта, напряжению артикуляционного аппарата и сотрясанию воздуха. Любую женщину, оказавшуюся в его постели, Игорь сравнивает с Евой, и все проигрывают в этом сравнении.

У Игоря в последнее время бессонница. Игорь не видит снов. Или видит, но потом забывает. Видимо, ему хватает снов, которые он ставит на сцене. Поэтому для него теперь сон физический – это маленькая смерть, небытие, полный провал куда-то, где не может быть жизни. А Вера видит сны, ей они в какой-то степени дают острое ощущение жизни, которое она никогда не получает наяву. Вера необычная девушка, она воздушная и непосредственная девушка. В чем-то она Игорю напоминает Еву, но только напоминает.

– Этот рисунок на моем небе памяти напоминает созвездие. Этот рисунок возникает вследствие поступков, которые мы совершаем в жизни. Мы создаем его сами, иногда не понимая, что конкретно мы создаем. Эта теория родилась у меня давно, когда я еще была маленькой девочкой. Только этот рисунок на небе памяти еще не виден целиком, видно только часть, но со временем он становится все больше и все понятнее. Время идет, и на небе памяти загораются новые звездочки, – говорит мечтательно Вера. – Рисунок проявляется. Иногда кажется, что будет нарисовано что-то красивое, а потом оказывается, точнее вырисовывается какая-то фигня.

Иногда Игорю кажется, что в Вере живут два разных человека, потому что он не понимает, как в одном человеке может уживаться такая испепеляющая агрессия и такая детская ранимость.

– Наверное, в конце моей жизни, – продолжает Вера в таком же тоне, – когда жизнь станет памятью, а память станет судьбой, эти созвездия полностью сформируются, и этот рисунок из маленьких звездочек будет прекрасен.

Вера поворачивается к Игорю, немного приподнявшись над ним, и смотрит на него. Игорь делает вид, что он спит, потому что он не знает, что ему сказать Вере. Эта женщина слишком близко подошла к его душе и всадила в нее крючок нужности, поэтому Игорь стал остро ощущать, что он ей нужен. Это было крайне болезненное для него ощущение, потому что Игорь не хотел, чтобы от него кто-то зависел и чтобы он был кому-то так неистово нужен. Ему вполне было достаточно его спектаклей и его имени на афишах, с которыми он делал, что хотел. Ему было достаточно его снов, воплощенных в театральное действо на сцене. Его снов, которые видят из зрительного зала другие. Он не нуждался в реальности, и ему было печально, когда в нем начинали нуждаться другие. Реальность его интересовала только как материал, из которого он добывал посредством творческой воли события и детали.

– Не притворяйся, я же знаю, что ты не спишь. Хотя ты можешь и притворяться. Я же знаю, что ты не спишь. Мне нравится, как ты притворяешься спящим. Потому что когда ты притворяешься, у тебя дрожат веки. У тебя так красиво почти неслышно дрожат веки. Мне кажется, что если сам бог подует на водную гладь, и то в ней воцарится тот же трепет, что в твоих веках, – говорит ласково Вера и дует ему на веки. – Иногда мне кажется, что космос так близко, что я могу коснуться его губами, – Вера наклоняется и целует Игоря в глаза. У Веры губы мягкие и нежные, но нижняя губа посередине немного шершавая, потому что Вера часто кусает на морозе нижнюю губу. Эта привычка у нее с детства.

Игорь никогда не понимал, как Вера умудряется говорить вначале так поэтично и искренне, а потом буквально через минуту так же органично использовать в своей речи мат. Такая же черта характера была и у Евы. Игорю всегда нравилось то, что он не может понять.

– Прекрати, – говорит твердо Игорь, открывая глаза. – Спи лучше, ночь дана, для того, чтобы спать.

– Лично моя ночь создано для любви, – отвечает, улыбаясь Вера, которую совсем не трогает грубость Игоря. Она уже успела привыкнуть, что он всегда немного не в настроении.

– Давай спать.

– Ты говоришь, как старый пердун. Точнее нет, ты невообразимая смесь обиженного ребенка, старого пердуна, женщины, у которой ПМС, и воинствующего рыцаря на охоте.

– Все вместе это называется мудрец.

– Может быть. А почему ты мне никогда не рассказываешь о своем прошлом. У тебя ведь тоже есть свое ночное небо памяти, и, наверняка, там уже больше, чем наполовину видны созвездия. Расскажи мне про свои созвездия, какие они. Может быть там дева с ковшом на берегу реки моет ноженьки, или это теннисная ракетка, а может быть, там метафизический поцелуй, а?

– Что это за ерунда?

– Хотя нет, вспомнила. У тебя должно быть сражаются там бык и бабочка, ты же мне говорил. Вот сейчас, например, полжизни уже позади и тебе кажется, что на твоем небе вырисовывается бык, а потом – бах! – и это окажется бабочка. Правильно?

– У тебя богатая фантазия. Таких в гинекологию пускать опасно. Мало ли чего вам там привидится.

– Может быть. С кем, как говорится, поведешься. Ты ведь тоже относишь к тому числу людей, которые живут фантазиями?

– Ерунда. Люди не делятся на тех, кто с фантазия, а кто без. Все гораздо проще, моя дорогая. Все гораздо прозаичней и проще. Все люди делятся на тех, кто спасает свою жопу, и тех, кто спасает душу.

– А как это понять, кто что спасает? Семья дети – это, наверное, душу. А карьера, благосостояние – это жопу?

– Ну, как-то так.

– А если я хочу и то и другое спасти?

– И то и другое в полном объеме спасти не получится. Всегда нужно выбирать. В твоем случае ты можешь спасти частично жопу и частично душу. У тебя получится счастливый гибрид, как у Мичурина.

– А ты к числу каких относишься, что ты по большей части спасаешь?

– Я спасаю искусство от посягательства на него обыденной жизни.

– Как интересно… Мне надо подумать об этом. Но все же вернемся к памяти. Почему ты мне никогда не рассказываешь о своей жизни. Я вот знаю, что ты был женат. Так странно, глядя на тебя, я бы ни за что не поверила, что ты был женат. Неужели кому-то все-таки удалось затащить тебя в загс? Неужели кто-то мог существовать с тобой долгое время?

Игорю не нравится, когда Вера начинает спрашивать о прошлом. Потому что о своем прошлом Игорь не станет разговаривать даже с богом, это слишком личное. Его прошлое – это жизнь, настоящая человеческая жизнь, по крайней мере, была жизнью до тех пор, пока он не расстался с Евой, и они не потеряли друг друга из вида. Это была жизнь в полном смысле этого слова, когда вопросы о смысле жизни не задаются, потому что и так все понятно.

– Я очень хочу спать, – говорит Игорь. – Очень хочу спать.

Игорь и вправду хочет спать, он хотел бы проспать всю оставшуюся жизнь. Но это больше не физиологическая, а его душевная потребность. Потому что явь иногда слишком сильно трогает его за живое.