Семьи: книга третья

Не беспокоя мужа упоминанием о домашних делах, которые она считала своей прямой и естественной обязанностью, Ольга то и дело жаловалась на нехватку времени из-за занятий с дочерью. С раннего детства воспитанная с мыслью о важности школьного образования, она чрезвычайно ответственно относилась к успеваемости Саши. В периоды учебы она ежедневно тратила по нескольку часов на разбор уроков, проговаривая с дочерью каждый шаг, буквально каждое действие, со всей возможной серьезностью подходя даже к таким заданиям, которым большинство родителей вовсе не придавали значения. Если требовалось сделать рисунок или аппликацию, Ольга могла весь вечер трудиться над ее изготовлением, в то время как дочка смотрела мультики по телевизору. Подобные случаи вызывали негодование, а порой и открытые насмешки Юрия. «Зачем ты тратишь свое время, делая аппликацию за Сашу? В этом же нет никакого смысла», – вопрошал он супругу. Но с точки зрения Ольги это было домашнее задание, его нужно было сделать, и сделать хорошо, а так как дочка не могла, то делала она. Видя, как вымотанная на работе жена до позднего вечера разбирает с Сашей уроки, Юрий в глубине души сочувствовал ей, и сейчас, когда она, загруженная домашними хлопотами, попросила его только решить с дочкой несколько примеров, а он не смог сделать и этого, горькая досада, вызванная угрызением совести, всколыхнулась в нем: чувство это отчетливо ощущалось им, но вовсе не осознавалось.

«Бесполезная трата времени, – под действием бессознательных переживаний вернулся он мыслями к занятиям Ольги с дочкой. – Часами сидит талдычит ей задания и совсем не понимает, что толку от этого нет никакого. Саша вообще не слышит ее, а лишь отвечает первое, что приходит в голову, в ожидании, пока та наконец не объяснит ей пример».

Все эти соображения давно уже и на много раз были передуманы Юрием. Первое время, когда Саша только пошла в школу, он, наблюдая за тем, как супруга делала с ней домашние задания, быстро понял, что от простого разбора примеров мало толку и что занятия с дочкой могут быть намного более эффективными. Юрий видел, что, выполняя упражнения, куда полезнее было не рассказывать Саше решение, а лишь понемногу подталкивать ее самостоятельно находить ответ. Он чувствовал, что может делать с дочерью уроки куда лучше Ольги, и, воодушевившись этой идеей, поначалу даже сам вызывался заниматься с ней. Но на поверку все оказалось намного сложнее, чем представлялось на первый взгляд.

Позанимавшись с дочерью несколько дней, Юрий очень скоро разочаровался в своих начинаниях. Саша, полностью перенявшая его характер, была крайне рассеяна, неусидчива и не могла сосредоточиться на уроках хоть сколько-нибудь долгое время. Малейшей мелочи, вроде задребезжавшего холодильника или пролетевшей мимо мухи, было достаточно, чтобы отвлечь ее. Внимания дочери хватало буквально на пять минут занятий, после чего от нее нельзя было добиться никаких результатов. Ольга, теряя терпение, просто объясняла пример и переходила к другому, но для Юрия это было все равно что вообще ничего не делать. Вместо этого он, видя, что дочка отвлекается и вовсе не слушает его, повинуясь своим бессознательным порывам, начинал морально давить на нее, чем приводил в полное смятение, так что заниматься становилось попросту невозможно. Позже, когда эмоции стихали, Юрий понимал, что его нажим на восьмилетнюю дочь, слабо владеющую своим сознанием, был абсолютно деструктивным, но ничего поделать не мог. Если он не давил на Сашу, то она расслаблялась и не могла сосредоточиться на упражнении, если давил – впадала в ступор. Единственный выход заключался в том, чтобы снова и снова просить дочку сконцентрироваться на задании, постепенно шаг за шагом прививая ей дисциплину и внимание. Но все это требовало недюжинного терпения, а главное – огромных затрат времени и усилий. Для каких-либо существенных результатов нужно было действительно работать с ребенком, и не раз в неделю, и даже не по часу каждый день, а постоянно, все свободное время. Придя к этим выводам, Юрий окончательно понял для себя, что заниматься уроками с дочкой не будет. Он не собирался жертвовать для этого сколько-нибудь значительным количеством своего времени, потому что само по себе владение знаниями, по его мнению, имело мало смысла.

«Сколько этих отличников учебы в школе, так никем и не ставших? – смотря в окно на проезжавшие по улице машины, вопрошал себя Юрий, подталкиваемый бессознательным желанием развеять гнетущее настроение. – Их знания – бессмысленный багаж, которым они никогда даже не воспользуются… У Эйнштейна были одни неуспехи по гуманитарным предметам, но ему это и не требовалось. Какая польза была в том, что его насильно заставляли изучать геологию и литературу? И с Сашей то же. Если она чем-нибудь заинтересуется, то, безусловно, ее увлечение надо поощрять и всячески ему содействовать, но если математика ей совершенно безразлична, то в этом нет никакого смысла. Нам как родителям нужно подтолкнуть ее к осознанию того, чем она сама желает заниматься, помочь ей найти направление, в котором ей хотелось бы реализовать себя. Вот что важно».

Думая о своем настоящем, своих зрелых осознанных целях, сформировавшихся у него всего каких-то несколько лет назад, Юрий видел, что школьные знания по большей части не пригодились ему. Вновь вспомнил он сейчас свои занятия с отцом физикой и алгеброй в старших классах, которые, хотя и происходили нечасто, были довольно интенсивными. Раз в полгода после очередного родительского собрания, где классный руководитель говорил о необходимости подтянуть с ребенком тот или иной предмет, отец Юрия на неделю (иногда энтузиазма хватало даже на две) брался контролировать выполнение им домашних заданий. После работы он проверял его уроки, которые, как правило, были сделаны неверно, и заставлял исправлять их. Получив задание, Юрий уходил в свою комнату, где заново решал примеры, а через полчаса отец опять звал его, чтобы снова отправить исправлять ошибки. С этими воспоминаниями живо возродились в Юрии чувства тех дней. Ни физика, ни алгебра не интересовали его, и он решал примеры абы как, вовсе не задумываясь над их сутью. В самых тягостных чувствах отправлялся он к отцу с очередным решением, предвидя недовольство и критику, которыми тот обрушится на него, а уйдя в свою комнату, наскоро выдумывал какое-нибудь новое решение и, склонившись для виду над тетрадкой, предавался своим отстраненным мыслям, ожидая, когда тот опять позовет его. Так повторялось по многу раз за вечер, и по мере того, как ночь плавно входила в свои права, отец Юрия все более раздражался умственной ленью отпрыска, не способного решить пары элементарных задачек и тем самым не позволявшего ему как следует отходнуть перед очередным трудовым днем. Оба хотели спать: и в ожидании решения уставившийся в экран телевизора безразличными раскрасневшимися от напряжения глазами родитель, и сидящий в своей комнате, клюющий носом над книгой сын. В конце концов, уже за полночь, порядком утомленный и разгневанный отец объяснял Юрию решения, которые вдруг сталновились для него очевидными, простыми и ясными, и оба отправлялись на покой.

«Какой смысл был во всех этих занятиях? Это только тяготило и меня, и отца, – думал Юрий, вспоминая собственное мучительное чувство полного изнеможения от усталости, ежесекундную борьбу с упорно слипающимися глазами, а спустя с десяток минут – страх и оцепенение под взглядом раздраженного, еле сдерживающего себя, в любой момент готового взорваться гневом родителя. – И в школе и в институте физика с алгеброй, на которые отец делал особенный упор, так и остались для меня малопонятными науками. Он хотел, чтобы я получил знания, научился самостоятельно выполнять задания, но все его старания оказались тщетными, потому что я этого не хотел, не видел в этом никакого смысла. Нет, человек сам должен прийти к осознанию необходимости того или иного занятия. Саша должна понять – “этого я хочу”, а если и не понять, не осознать, то хотя бы загореться, поймать драйв, найти что-нибудь, чем занималась бы с желанием. Только в этом и есть смысл. Без желания ребенка все усилия канут втуне, – в очередной раз ясно и твердо придя к этому выводу, Юрий почувствовал, что гнетущие его переживания стали рассеиваться. – Пока у Саши не появится интерес к какой-либо деятельности, занятия Оли бессмысленны. Я говорю ей об этом, но она не слышит меня, и если ей хочется попусту тратить свое время – пусть так и будет. Это ее выбор».

Окончательно успокоившись этими мыслями, Юрий уселся в кресло и вернулся к оставленной статье, но, прочитав несколько абзацев и поняв, что рабочий настрой утрачен окончательно, закрыл файл и включил компьютерную игру.

Глава VI

Погруженный в созданный игрой виртуальный мир, Юрий не заметил, как пролетело время, очнувшись только с появлением в комнате супруги, позвавшей его обедать. Однако ему понадобилось еще пять минут, чтобы оторваться от увлекательного процесса, так что когда он присоединился к семье за столом, жена и дочка уже доедали, а налитый ему суп оказался лишь чуть теплым, и его пришлось подогревать заново.

– Сейчас поедим, и надо будет в магазин сходить, – обратилась к мужу Ольга.

– Хорошо, – доставая тарелку из микроволновой печи, досадливо ответил Юрий, поняв, что прохождение следующего уровня в игре придется отложить еще как минимум на час.

– Саша, одевайся пока, – быстро проговорила Ольга вслед убегающей в зал дочери, уже закончившей со своим супом.

– А что с канарейкой? – внимательно наблюдая за прыгающей в клетке птицей, спросил Юрий.

– Не знаю. Мы сами сейчас с Сашей смеялись, как она скачет забавно.

Канарейка действительно вела себя крайне необычно. Ни на секунду не оставаясь в одном положении, она перепрыгивала с жердочки на жердочку, беспрестанно вертясь на месте, повертывая головку и раскрывая крылья, будто порываясь взлететь.

– Кто это? – спросил Юрий, когда в телефоне жены раздался сигнал о пришедшем ей новом сообщении.

– Алена. Фотографию ребятишек сбросила.

Юрий наклонился к супруге и заглянул в телефон. На экране были запечатлены двое сидевших на диване детей: мальчик лет четырех и годовалая девочка.

– Поди, еще и не одной тебе, а по целому списку контактов отправила, – едко усмехнулся Юрий. – Зачем она их присылает? Кому это интересно?

– Мне интересно.

– Да брось, – хитро сощурившись, взглянул на жену Юрий. – Когда ты видела их последний раз? Два месяца назад? Да, наверное, и больше. С таким же успехом она могла отправить тебе фотографию любых других детей, и ты бы даже не заметила разницы. Они же все одинаковые в этом возрасте, тем более на снимке в телефоне. Ей кажется, что если она преисполняется невероятными эмоциями при виде собственных чад, то и все знакомые должны испытывать то же. Она просто не задумывается о чувствах других и потому не понимает, что всем глубоко наплевать на фотографию ее детей, сидящих на диване… Нет, что-то с ней не то, – устремил на клетку с птицей сосредоточенный взгляд Юрий, когда на линолеум звонко посыпались зернышки корма.

Канарейка прыгала теперь уже по всей клетке, с жердочек на пол, на кормушку и поилку, быстро-быстро маша крыльями, раскидывая и расплескивая всюду вокруг корм и воду.

– Да. Странно, – сказала Ольга, тоже наблюдавшая за непонятным поведением птицы, которая вдруг начала отрывисто и часто цокать.

– Может, к ветеринару ее свозить?

– Да ну. Это впервые такое. Сейчас успокоится… Ладно, я пойду собираться, ты тоже доедай, и пойдем.

Закончив с обедом, Юрий переоделся в детской, а когда вновь вернулся в коридор, то увидел, что жена стоит в проходе на кухню и не отрываясь смотрит на что-то.

– Все-таки это ненормально, – сказала Ольга приблизившемуся мужу. – Наверное, и вправду ветеринару надо будет показать.

Уже обутая, она осталась в коридоре, а Юрий прошел на кухню, где около клетки стояла Саша и, раскрыв рот в изумленной полуулыбке, внимательно следила за чудными действиями птицы.

Суматошно повертывая головку в разные стороны, канарейка металась вверх-вниз и из угла в угол, наполняя комнату пронзительным резким и громким чириканьем. Подойдя ближе, Юрий наклонился почти вплотную к клетке, начав настороженно разглядывать птицу, но та, будто вовсе не замечая его присутствия в непосредственной близости от себя, продолжала лихорадочно трепыхаться в разные стороны. Вдруг на какую-то долю секунды она замерла на верхней жердочке, а затем как бы в отчаянии подпрыгнула в воздух, затрещала крыльями и с маху налетела на закрытую дверцу клетки прямо перед лицом Юрия, который от неожиданности вздрогнул и отпрянул назад.

– Ха-ха!.. – весело взглянув на отца, засмеялась было произошедшему курьезу Саша, но, увидев его до крайности напряженное, даже испуганное выражение лица, столь необычное и редко наблюдаемое ею, тут же затихла. Душевное состояние Юрия вмиг передалось дочке: от прежнего ее задорного любопытства не осталось и следа; она совсем опешила, а личико ее замерло в беспокойной тревоге, отразившейся со всей ясностью и открытостью чистых детских эмоций.

Свалившись после удара на дно клетки, канарейка вскочила на лапки, несколько раз дернула головкой и, запрыгнув на жердочку, вновь с лету врезалась в дверцу, а затем сразу же в соседнюю стенку. Ударяясь о жерди, она падала, тут же вскакивала и снова начинала метаться в разные стороны. Клетка стала шататься; корм вместе с пухом и маленькими желтыми перышками летели в разные стороны.

– Надо накрыть ее тряпкой, – сказала Ольга. – Может, она пугается чему-то.

– Да… А где тряпка? – отрешенно проговорил Юрий, полубоком выходя с кухни и не отрывая взгляда от трепыхавшейся в смятении птицы.

– В комоде на третьей полке. Возьми там синюю простыню.

Вернувшись из спальни с простынею, Юрий накрыл клетку и отошел на несколько шагов в ожидании, когда удары начнут стихать, но та продолжала сотрясаться в разные стороны – не смолкавшая ни на секунду птица билась все сильнее.

– Юра, пойдем. Сейчас она должна успокоиться, – тихо и неуверенно, будто убеждая саму себя, проговорила Ольга.

Выйдя в коридор, Юрий по-быстрому надел кроссовки и в ожидании, пока обуется Саша, вместе с женой продолжил наблюдать в дверной проем за все сильнее раскачивающейся клеткой, от которой сквозь простыню разлетались звуки надрывного чириканья. И тут взгляд его приковали стоявшие на столе сахарница и подставка с салфетками – они тоже начали трястись. Вдруг задрожал и сам стол, стулья, горшки с цветами, подвешенный на кронштейне телевизор – все стало подпрыгивать, двигаться. В раковине зазвенела посуда, гремели дверцы шкафов, слышно было, как перемещаются и ударяются составленные в них предметы. Мебель и вещи на несколько секунд пришли в движение, сотрясаясь сильнее и сильнее; а затем все замерло. Комната снова стала недвижимой, канонада звуков стихла, и только накрытая простыней клетка продолжала трястись от ударов бьющейся в ней и надрывающейся в истошном чириканье птицы.

Супруги переглянулись – выпученные округлившиеся глаза обоих были наполнены страхом.

– На улицу. Быстрее! – крикнул Юрий.

– Саша! – открыв дверь в подъезд, повернулась к дочке Ольга.

Уже обутая в один кроссовок, Саша судорожно всовывала пятку во второй, но, услышав окрик матери, замерла и, подняв исказившееся в паническом испуге личико, устремила на нее беспомощный отчаянный взгляд. Схватив дочь за руку, Юрий резко потянул ее за собой, одновременно выталкивая вперед в подъезд Ольгу.

– Спускайтесь, я закрою дверь! – быстро проговорил он.

Крепко сжав в своей кисти предплечье дочери, Ольга побежала вниз по лестнице. Стараясь поспеть за матерью, Саша торопливо перебирала ногами, но наступила на болтающийся шнурок не до конца надетого кроссовка, споткнулась и повалилась на пол. Почувствовав это, Ольга подняла руку и, не сбавляя шага, несколько ступенек протащила дочь волоком, пока та вновь не нашла ногами пол.

Юрий залез в карман джинсов, где обычно носил ключи, и, не обнаружив их, понял, что они остались в квартире. Забежав в коридор, он схватил с полки связку, выскочил в подъезд, закрыл дверь и уже намеревался замкнуть ее, но замер. Его остановил гул: глухой сдавленный гул, раздававшийся одновременно отовсюду и вместе с тем ниоткуда, будто гудел сам воздух, все окружающее пространство. Юрий не столько даже услышал, сколько почувствовал его – он был почти явным, осязаемым. Сердце опустилось у него в груди, и мертвецкий холод пробрал тело до самых костей. Ошеломленный, застыл он у двери с ключами в руке, отчетливо в мельчайших деталях ощущая, как нарастал этот душераздирающий гул, пока не перешел в рокот – рокот дома. Все это длилось не долее пары секунд, а когда раздались первые звуки рокота, Юрий, забыв про дверь, бросился к лестнице.

Дом пришел в движение! Это было что-то совершенно невообразимое. Стены подъезда, лестничные пролеты, перекрытия – все то, что Юрий в течение многих лет по нескольку раз в день созерцал абсолютно недвижимым, стало колебаться, смещаться относительно друг друга. Многоэтажный железобетонный дом каким-то непостижимым образом двигался на глазах Юрия, вокруг него, под и над ним, и это умопомрачительное явление, шедшее вразрез всему его жизненному опыту, тому, на что его подсознание опиралось как на одну из основополагающих безусловных констант окружающей действительности, родило в нем дикий животный ужас, полностью затмивший разум.

В панике метнулся Юрий по лестнице и тут же услышал внизу отчаянный крик Ольги, а сразу следом на все лады раздались звуки сигнализаций припаркованных во дворе автомобилей. Перепрыгивая через ступеньки, почти не вставая на них, а опираясь больше на шатающиеся во все стороны перила, он летел вниз в единственном стремлении скорее оказаться на улице. На бегу Юрий слышал пронзительный звон стекол в окнах подъезда, замечал, как дребезжат и ходят ходуном батареи, бряцают подвешенные на стенах почтовые ящики; но самое ужасное было то, что двигались стены, потолок, пол. Одно-единственное предчувствие, одно жуткое ожидание овладело им – то, что все вокруг вот-вот должно было обрушиться. Однако, находясь уже внизу, возле самой подъездной двери, Юрий ощутил, что колебания дома стали стихать. «Похоже, заканчивается!» – промелькнула у него мысль – рассудок потихоньку начал возвращаться к нему.

Выскочив на улицу, Юрий сразу же поспешил к стоявшим в дюжине метров поодаль жене и дочке.

– Ты что кричала?! – еще с расстояния, громко, чтобы его голос не затерялся в вое надрывающихся сигнализациями автомобилей, обратился он к супруге.

– Страшно стало, – в недоумении приподняв брови, пылко сказала Ольга. Видя напряженное лицо еще не до конца опомнившегося мужа, она расценила его вопрос как упрек себе и поспешила парировать, интонацией голоса показывая, что ответ и без того был вполне очевиден.