Охота на мудрецов. Неизданное

Молчу, свой лимит откровений на эту тему я исчерпала. Спазмолитик действует неожиданно быстро, и я расслабляюсь, прикрывая глаза.

– Полегчало, – довольно сообщает Публий и снова освобождает мой живот от одежды.

Давит пальцами легко и осторожно, будто боится навредить, а я думаю, что легенды о невероятной нежности рук хирургов правдивы. Словно на музыкальном инструменте играет, перебирая струны. Согреваюсь теплом прикосновений и забываю о неловкости момента. Хочется, чтобы не отпускал, до утра вот так гладил и постукивал, прислушиваясь к ощущениям.

– Нет ничего такого, ты права, – выносит вердикт военврач, – я тебе оставлю таблетки на столе, если снова станет больно, примешь одну, но не больше трех за сутки. И давай без: «Потерплю, и само пройдет», договорились?

Смотрит внимательно, будто страшную клятву с меня требует. Не удержу ведь любопытство при себе.

– Публий, а, правда, что офицеры отказываются от обезболивающих и даже серьезные ранения переносят молча?

– В академии сказок наслушалась? – смеется военврач.

Впервые с того момента, как я его увидела, свободно и легко улыбается. Сидит на краю дивана, положив ногу на ногу и рассказывает:

– Когда я учился, сочиняли, что даже операции переносят без наркоза. Настолько натренированы терпеть боль. Можно не мучиться с анестезией, только связать покрепче.

Фыркаю, представив себе это.

– Бред, конечно, – продолжает Публий, – но есть в нем доля правды. Меня всегда эта глупость возмущала. Особый шик переносить боль молча. Два ножевых ранения, проникающих в брюшную полость, лужа крови, лицо белое, будто уже в саркофаге лежит, а молчит и только зубами скрипит. Терпимо ему.

Капитан замолкает, вспоминая того цзы’дарийца. На мгновение снова становится мрачным, а я вздрагиваю от сквозняка, кутаясь в одеяло.

– Он выжил?

– Да, – вздыхает капитан, – хотя я до сих пор не понимаю, как ему удалось. Наверное, характер настолько скверный, что в бездне никто не ждет.

Шутит, надо же. До чего же приятно видеть Публия таким. Ему идут улыбка и блеск в глазах. Больше не нужно пить Шуи, чтобы исчезла броня. Надеюсь, дальше будет еще легче. Неважно, сколько мне предстоит пробыть здесь. Неправильно, что он не чувствует себя дома.

– Публий, знаю, переход резкий, но почему ты по квартире ходишь в форме?

И без того большие глаза капитана округляются. Он сглатывает слюну и взволнованно ерошит рукой волосы. Настолько неожиданный вопрос?

– Я переоденусь, – сдается он, – ты ужинала? Уверен, что нет. Лежи, я принесу. Тихо! Без возражений. По крайней мере до завтра у тебя постельный режим. А дальше на динамику посмотрим. Сама врач, не хуже меня знаешь, когда стоит волноваться.

Меня дергает, как Публия на рисунки. Давно не врач и простилась с прошлым. У каждого есть рана, которую не хочется бередить.

– Я – мудрец, – поправляю его, – военная тайна, живущая под присмотром у психиатров.

– Больше не тайна, – сухо отвечает медик и достает из кармана планшет. – Создатель всех вас сдал. Здесь запись вечернего выпуска новостей, смотри, а я пошел за ужином.

Девайс ложится мне в руки, вспыхивает экран, и Публий запускает с главного виджета файл с роликом. Играет до зубовного скрежета знакомая заставка, диктор поставленным голосом приветствует аудиторию, а рядом с ним в студии сидят два пропавших мудреца. Маятник и Создатель. Мой мир в очередной раз переворачивается.

Глава 10. Призвание лечить

Публий

Захожу на кухню и вижу накрытый стол. Сам бы никогда не достал столько посуды и не приготовил мясо с овощами. Пахнет вкусно, выглядит красиво. Тьер, так и привыкнуть можно. Еда не тронута, не стала Диана одна ужинать. Я не расстроился, когда сегодня не вышла встречать к дверям. Не обязана ждать меня со службы, готовить, прибираться, делить со мной постель. Не моя женщина. Не моя.

Разжимаю кулак только, когда чувствую спазм. Смятая салфетка падает на стол. Повторяю про себя снова и снова: «Глупо. Не обязана», а на ладонях воспоминанием тепло женского тела, доверчиво прижавшегося ко мне ночью. Запах мыла от тугих кудрей, тонкие пальцы на запястье. Боялась, что умру? Еще одна глупость. Такая же, как выслушать чужого тебе цзы’дарица. Или привести к себе в дом женщину, а потом раздражаться, что она не твоя.

Ставлю тарелку на поднос и несу в гостиную. Диана сидит, цепляясь за спинку дивана, и слушает запись. Уже знаю, что там. Разоблачений такого масштаба давно не было. Представляю, что творится сейчас у Рэма в службе безопасности. Такие, как Создатель, всегда всплывают эффектно. Слушаю прощальные слова ведущего и забираю планшет.

– Ешь, остыло уже все.

– А ты?

– Я не голоден, потом.

Сажусь на край дивана и жду, но мудрец не притрагивается к мясу. Шокирована? Пропал аппетит? Или слабость мешает? Да, женщины намного выносливее мужчин и способны долго терпеть боль, но жалеть их и беспокоиться мне это никогда не мешало.

– Переживаешь, что теперь с вами будет? – под тяжестью молчания сдаюсь первым.

– Да, Создатель, может быть, и докажет, что нормальный, а остальные? А единички? Их всех обратно по клиникам отправят?

Говорит тихо, будто выдавливает из себя слова. Не представляю, только пытаюсь понять, как сильно не хочет обратно. В измененном состоянии сознания все равно, где и как, а она вполне здорова психически. Насколько я могу судить. Мне еще у Мотылька диагноз показался надуманным, но там хотя бы слуховые и зрительные галлюцинации, а у Дианы ничего кроме стихов, депрессии и попыток суицида.

– Может быть, не отправят, – так же тихо отвечаю я, – скоро Совет генералов, там будут решать, как поступить.

Вилка со звоном падает на тарелку, а с нее на диван и на пол. Диана наклоняется за ней, и я едва успеваю выхватить поднос с едой.

– Извини, – бормочет она, – сама не своя. И предсказаний нет, когда они так нужны.

Нервничает мудрец, разглаживая руками складки одеяла, и не смотрит на меня:

– Генералы нарешают. Правители. С них станется тихо нас удавить. Нет мудрецов – нет проблем.

Как же нужно было ее запугать, чтобы появились такие мысли? Хотя ответ простой. Закрытый военный центр на пустыре, забор под напряжением, санитары с военной выправкой, камеры на каждом шагу. Тотальный контроль угнетает психику не хуже препаратов. Паранойя и мания преследования развиваются сами собой. А здесь нападение, похищение, откровения эти с экрана телевизионной панели. Хочу успокоить, но не знаю как. Наилий прислал запись с единственной просьбой показать Поэтессе. Хотел бы удавить, по-другому себя повел.

– Не будет такого, – начинаю твердо и замолкаю на середине мысли.

Скрываю свою дружбу с генералом, как могу. В голову не придет обсуждать его личную жизнь или рассказывать то, чем делится со мной вопреки всем Инструкциям. Но смотрю на белую, как одеяло, Диану и понимаю, что иначе никак. Накрутит себя завтра мыслями до истерики, а меня рядом не будет.

– Не причинят вам вреда, поверь мне, – гаснет уверенность, слишком хорошо знаю Наилия, на многое способен генерал. – Его Превосходство сам с мудрецом живет, разве захочет…

Бледный аргумент. Жизнь Мотылька – не гарантия жизни всех остальных, но Диана верит. Вижу, как расслабляется и поднимает голову. Зеленые глаза светятся теплом, а на бледных губах расцветает улыбка.

– Ты больше не тайна, понимаешь? – стараюсь отвлечь ее, сбить с тяжелых мыслей. – Режим ослабят, многое станет можно. Чем бы ты хотела заняться? Где побывать?

Мудрец боится мечтать. Зябко пожимает плечами и молчит. Сколько циклов просидела взаперти? Как давно решила, что жизнь закончилась?

– Представь хотя бы сейчас, что ты свободна и можешь делать все. Куда пойдешь?

Диана послушно закрывает глаза и представляет. Улыбка пропадает, на переносице появляется хмурая складка.

– В больницу, – выдыхает мудрец, – обратно в белую форму и к пациентам. Назови призванием или помешательством, но я жила только там. А сейчас сил нет болтаться без дела от стены до стены. Терять счет дням и ждать, когда все закончится. Смерть с открытыми глазами, как говорит Мотылек.

Часы тикают на стене, сонно толкая стрелки по кругу, сквозняком дует от климат-системы. Тишина настолько тяжелая, что хочется завыть. Непросто будет снять диагноз и получить допуск до практики. Потом выдержать квалификационный экзамен и цикл стажировки. Эмоциональные нагрузки, с которыми не каждый мужчина справится без стресса, а Диана сейчас от одних воспоминаний дрожит.