Властитель груш

– Заходи.

Перешагнув порог, делец обнаружил того, с кем смуглый играл в гляделки.

Джакомо Лелеотто собственной персоной стоял у противоположной стены, у самого входа на кухню, и замызганной тряпкой неторопливо тёр кровь на правой руке. Из-под окровавленного передника снизу выглядывали пёстрые чулки, сверху – простая рубаха и лицо, усталое и не слишком мудрёное.

Судя по оливковой коже, жёстким чёрным волосам, грубо вытесанным носу и лбу, нависшему над глазами, его предки жили гораздо южнее родины Даголо, и всё больше трудились в поте лица, чем воевали и молились. Проделав путь в тысячу миль на северо-запад, Лелой нашёл себе нового бледнолицего господина. Но всё-таки теперь он не очередная чёрная рожа на посылках, а единственная в ряду белых и розовых местных физиономий.

«Любит ли он стряпать?» – прикинул Шульц первым делом. Мысль пришлось отбросить: потроши Лелой поросёнка на заднем дворе, руки бы он испачкал с другой стороны.

– Тихо как-то стало, – заметил Диего и с шумом захлопнул дверь.

В самом деле, одна только муха под потолком жужжала, да на заднем дворе, за кухней, кто-то скрипел колодезным воротом.

– Он снова отрубился, – спокойно пояснил Лелой, заткнул тряпку за пояс и поднял глаза на гостя. – Гёц! Да ты как знал, что я за тобой послать хочу…

В сущности, кого там стукают или потрошат на заднем дворе – Готфрида совершенно не волновало. Но коль скоро избиение имело отношение к нему, оно просто не могло не интриговать.

– А ты чего хотел?

– А…

Лелой покрутил в воздухе рукой, как валонский купец, просто слов не находящий, чтобы ещё как-то расхвалить товар, и наконец кивнул на кухню:

– Пойдём, покажу.

Гёц последовал за ним, предусмотрительно держа руку у кинжала на поясе; одним глазом он косил на амморийца позади. Как ни странно, в этот раз никто не норовил исподтишка огреть его по маковке дубинкой, заманив в тесное тёмное место предложением «позырить, какую цацу нашли».

Запах крови тронул ноздри, на время вытеснив и бренди, и мочу, и дубильный раствор. В центре заднего двора на манер кошки Альфи свисал с крюка основательно замордованный мужик. Поскольку на нём не было ни нитки, не считая окровавленной тряпки во рту, делец без труда убедился, что все важные части пока на месте. Но частично ободранные кожа и ногти, россыпь порезов и багровые следы батога ясно говорили, что коптится тут он порядочно.

– Знаешь его?

– Смеёшься? После такой обработки все на одно лицо.

– Это да.

Валон вздохнул и сделал жест одному из своих людей, только-только подтащившему ведро воды от колодца. Ещё двое, раздетые по пояс и слегка изгвазданные, сидели на ящиках в сторонке, тихонько переговаривались, жевали краюху хлеба. Пытки – дело утомительное.

Водонос, крякнув, размахнулся ведёрком и окатил пленника освежающей волной. Из-за кляпа послышалось, скорее, телячье мычание, чем человеческий звук. Беспомощный трепет сменился крупной зябкой дрожью, когда Лелой грубо схватил его за подбородок, заставил поднять голову и откинул длинные волосы с лица.

– А теперь?

– Первый раз вижу, – честно отозвался Готфрид. Отметелить до неузнаваемости пленника не успели, но этого лица он определённо никогда не видел. – А этот хрен на меня кивнул, что ли?

– Ну-у…

Лелеотто снова понадобилась рука, чтобы пощупать воздух. Отпущенная голова бедолаги подалась вниз, удерживаемая только за захваченную в пучок гриву.

– Что-то типа того. Он зелёный кушак носил. Но пока мы с ним развлекались, ткачей он помянул только два раза, а твоих – аж целых три.

Делец прищурился, внимательнее рассматривая пленника.

– Но он точно имперская крыса. Это я понял вполне отчётливо, когда он торговаться начал.

Тощий, высокий, длинные тёмные волосы. Неужели это и есть Тихоня Штифта, который в вонючую воду на этой стороне Рёйстера внезапно канул?

– Вот мне и стало любопытно…

Лелой умолк, многозначительно уставившись на Шульца: давай, мол, рожай на ходу объяснение, почему имперская крыса аж трижды тебя назвала. Неторопливо, чтобы это не походило на бегство, Гёц подошёл к колоде для рубки дров, примостился на неё, смахнув ладонью щепки, и сложил руки на груди.

– Может, расскажешь, что он там про меня напел?

– О-ох, да пел-то он много всякого, так что просто путаться в своей брехне начал. По мне – так он с месяц следит вообще за всеми, за кушаками, за мной… И когда я сказал, что кушаки за ним не придут, разве что кушак и куртку вернуть, он скоренько вспомнил, что у его друга есть друг в Трефах, а тот друг просил его друга поискать ему друзей тут. Я уж подумал – наконец всё стало проясняться! Хотел уж разматывать ниточку, да этот бес, кажется, слегка чокнулся, начал дрыгаться и чуть язык себе не отгрыз.

– Так он, значит, только эту туфту несёт?

– Я б вытащил затычку, чтоб ты убедился, да его мычание мне богохульства напоминает.

Валон отпустил волосы пленника и несильно ткнул его пальцем под выпирающие рёбра. Тот закачался и нечленораздельно застонал, но кляп надёжно сдерживал любую хулу.

– Едва ли отсюда можно ещё что-то вытащить, а нянчиться с ним мне не с руки. Но я подумал, если это и впрямь твой…

Лелой мог сколько угодно размахивать руками, разглагольствовать и ужиматься, но Шульц отчётливо видел, как пристально и внимательно старый заречный партнёр за ним наблюдает. Ждёт если не подтверждения, то хотя бы призрачного намёка – а после либо шульцеву голую задницу подвесят рядом с Тихоней, либо усадят за стол, нальют чарку и сделают взаимовыгодное предложение.

Конечно, для одного из них выгода точно будет побольше. Если не считать чисто валонской тяги к лицедейству, образ ведения дел Джакомо был для Готфрида близок и понятен, много ближе, чем манера любого другого капитана. По той же самой причине почти невозможно угадать верную ставку.

– Я его не подсылал, – холодно повторил он. – И ни Альфи, ни Колуму не велел. Может, они и сами чего-то удумали, но…

Он пригляделся к шпиону, с чьего носа только что сорвалась большая мутная капля. Штифт расстроится. Расстроился бы, узнай он только.

– …но я и без этого тела им смогу пару вопросов задать.

Слишком рискованно вступаться за этого… да как его, собственно, зовут? Нужно позаботиться о куче других людей, чьи имена ему хорошо известны, а некоторые кликухи и вовсе присвоены собственноручно.

– Ладно, – легко отозвался валон, пожимая плечами. – Диего, кончай его – и в реку, как стемнеет. Гёц…

Обращение застигло дельца, когда он уже успел приподнять зад с колоды.

– Ты чего хотел-то? – резонно поинтересовался Лелой, продолжая наблюдение. Тряпочка перекочевала из-за пояса обратно в натруженные кровавой работой руки. – Сам же пришёл, я тебя не звал.

– Отойдём?

– Ну, отойдём.

Он махнул тряпкой и проскользнул обратно в кухню; Готфрид двинулся следом, украдкой бросив на Тихоню прощальный взгляд.

Колёсики в голове завизжали ещё громче: «Насколько смелое предложение я могу сделать?» Лужица крови под ногами шпиона сама собой подталкивала к наиболее осторожному варианту.

– Пива?