Сущность

– Хорошо, первая дверь налево, – растерянно проговорила Маргарита Ивановна, рассматривая неваляшку.

«Надо же, моя дочка любила играть с такой в детстве» – она потрясла пластмассовое тело, и неваляшка отозвалась нежным звоном. Игрушка выглядела старой и потёртой, с облупившейся краской, словно пережила не одно поколение детей. «Странно, я думала, что уже и не играют с такими. Откуда она у Алисы? Вчера с какой-то грязной кошкой в садике ходила». В сердце остро кольнуло при воспоминании о необычном поведении девочки накануне. Маргарита Ивановна снова взглянула на по-детски пухлое, улыбающееся лицо неваляшки с большими чёрными кругами глаз. «Кто-то выкрасил глаза. Нынешним детям лишь-бы что-то портить», – сердито подумала Маргарита Ивановна. «У дочкиной глазки были такие милые, задорные, синего цвета. Где она сейчас, та игрушка? Отдали кому-то и забыли. Эх, если бы можно было повернуть вспять время…» – грустно вздохнула воспитательница. Ей показалось, что чёрные круги смотрят ей в лицо не отрываясь. Почему-то замёрзли руки, как будто в них был кусок льда. Неваляшка вдруг дёрнулась в ладонях, негромко звякнув.

Маргарита Ивановна вздрогнула и выронила игрушку, которая громко забренчала и маятником закачалась на полу. Воспитательница наклонилась, чтобы поднять, и застонала, схватившись за поясницу. «Ну вот, только этого не хватало, спину заклинило», – выругалась она про себя. Протянула руку к неваляшке и застыла, позабыв про боль в спине. Под игрушкой расплывалась тёмно-красная лужа, похожая на… «Кровь? Боже мой, что это такое?» – испуганно думала воспитательница, наблюдая за тем, как бордовая жижа медленно растекается всё дальше, подбираясь к её ногам, обутым в мягкие матерчатые тапочки, а из пластмассового красного туловища поднимается серый дым, словно неваляшка тлеет изнутри. Маргарита Ивановна принюхалась, но не почувствовала запаха гари.

– Алиса, что происходит? – она шагнула к двери туалета, негромко постучала кончиками ногтей.

Девочка не отзывалась. Воспитательница с силой забарабанила в дверь:

– Алиса, сейчас же открой! Что это за шутки? Выйди немедленно!

Маргарита Ивановна ощутила спиной движение воздуха, и резко обернулась. Крик застыл в горле, ноги задрожали и ослабли. Она привалилась к стене, чтобы не упасть. Рядом с ней, не касаясь пола, парила призрачная фигура, сотканная из серого тумана, очертаниями похожего на развевающийся длинный балахон. Чёрные бездонные провалы глаз смотрели на Маргариту Ивановну в упор. Красные, как у вампира, губы были криво стянуты в нескольких местах грубыми тёмными нитями. Оттого казалось, что на сером лице призрака мелькает издевательская усмешка. Волосы вокруг головы пребывали в постоянном движении, то свиваясь в спирали, то выпрямляясь. «Словно клубок змей… – с отвращением подумала Маргарита Ивановна. – Похоже, это женщина, – поняла изумлённо». В горле пересохло, она не могла сдвинуться с места, окаменев от ужаса, только судорожно пыталась вспомнить слова хоть одной молитвы, но голову окатило холодом, а мысли в ней словно окаменели. Воспитательница не была очень набожной, но иногда ходила в церковь, знала несколько молитв, носила освящённый крестик и наивно верила, что крест и молитва всегда помогут от любой нечисти.

– Ты плохая воспитательница. Дети ненавидят тебя. И за это будешь наказана. Отдашь мне… Душу… – прошелестела призрачная женщина голосом, звук которого напоминал шипение змеи.

Звон внизу усилился и стал похож на дьявольский хохот. Маргарита Ивановна бросила безумный взгляд себе под ноги. Неваляшка на полу подпрыгивала и раскачивалась в весёлом танце. Её милая улыбка теперь казалась издевательской, а в металлическом бряцанье воспитательница чётко различала ехидное:

– Хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи…

Маргарита Ивановна наконец вспомнила слова молитвы и срывающимся голосом начала читать её вслух, взявшись за крестик и направив его в сторону жуткой женщины. Та на секунду замерла, затем из зашитого рта послышались утробные квакающие звуки. Маргарита Ивановна внезапно поняла, что монстр смеётся. Смеётся над ней и её неумелой попыткой защититься. Неваляшка на полу тряслась и гремела в приступе истерического хохота. Воспитательница задохнулась от ужаса, вдруг ясно осознав, что ей никто и ничто не поможет. В последней отчаянной попытке спастись, она ещё выше подняла крестик, выкрикивая первое, что пришло в голову:

– Изыди, Сатана! Изыди!

Квакающие звуки и звон резко стихли. Серый балахон заколыхался, захлестнув воспитательницу леденящим холодом. Призрак взмахнул длинными руками, точно птица, расправляющая крылья. Маргарита Ивановна в последнюю секунду до того, как ослепнуть, успела увидеть, почему руки показались ей такими странно непропорциональными. На средних пальцах блестели заострённые чуть загнутые когти, похожие на ножи. В следующую секунду она ощутила нестерпимую боль в глазницах и потеряла сознание от шока и ужаса.

Она уже не почувствовала, как нож пронзил её сердце, не поняла, что умирает. Всё было кончено. Алиса вздрогнула, вышла из транса. Встала, открыла защёлку двери ванной, подняла неваляшку с пола, не глядя по сторонам. Прижала её к груди и вышла из квартиры воспитательницы, тихо прикрыв дверь, оставляя своими маленькими туфельками цепочку кровавых следов на лестнице.

Александр по-прежнему крепко спал, уронив голову на руль автомобиля. Он не видел, как маленькая фигурка прошмыгнула обратно, вошла в подъезд и скрылась за дверью.

Амвросий приехал в монастырь ближе к полуночи и сразу же отправился в монастырскую библиотеку, осторожно ступая по тёмному пустому коридору, стараясь не шуметь. Хотя у него были ключи, выданные самим отцом игуменом, монах опасался, что тот рассердится, если увидит его здесь в столь поздний час. Быстро включив компьютер и набрав код доступа, Амвросий начал писать, иногда надолго останавливаясь, чтобы подобрать нужные слова. Человек, на совет и помощь которого он надеялся, был католиком. Амвросий узнал о нём случайно, когда в монастыре появился доступ в интернет. Тогда он получил возможность изредка смотреть в реальный мир с его помощью. С любопытством и затаённой тоской разглядывал он фотографии разных мест, городов и людей, вспоминая свои юношеские мечты о путешествиях. Как-то наткнулся на статью о католическом священнике-экзорцисте и с интересом прочёл о нем. С фотографии на него смотрел седой человек с внимательным умным взглядом. Амвросий узнал о том, что тот совершил несколько тысяч обрядов над одержимыми, не отказываясь приехать в самые дальние уголки света, чтобы помочь простым людям. Монах решился и написал ему письмо, с выражением восхищения, не особо надеясь получить ответ. Но, к его удивлению, отец Иоанн ответил, между ними завязалась дружеская переписка. Несмотря на разницу культур и церковных догматов, они почувствовали между собой нечто общее, какое-то незримое родство душ. Отец Иоанн проникся симпатией к молодому православному монаху, интересовался его делами и писал о своих.

Сейчас Амвросий спрашивал у священника, сталкивался ли он с чем -то подобным. Может ли душа убийцы завладеть душой ребёнка? «Если бы я мог сказать ему – что видел своим странным внутренним зрением. Но он не знает об этой моей особенности. Даже если признаюсь сейчас, боюсь, что он не поверит. Решит, что я сошёл с ума. Или подумает, что в мою душу тоже вселился бес… Хотя, возможно, это на самом деле так», – отец Амвросий судорожно вздохнул и поморщился, снова услышав в голове мерзкий голос: – «Ты наш – наш – наш…». Он прикрыл веки, и начал молиться: – «Эта девочка будет последней, кому я попытаюсь помочь. Обещаю, о Господь мой, дай мне сил…». Он дописал письмо, перевёл курсор на кнопку «отправить». Вздохнул, надавив пальцем на клавишу мыши. Теперь оставалось только ждать. Он знал, что отец Иоанн сильно сдал за последние пару лет. Он уже не ездил далеко, но старался каждый день просматривать почту и не задерживаться с ответными письмами.

Амвросий вышел из здания библиотеки, направился через освещённый неровным светом фонарей монастырский двор к братскому корпусу. В своей небольшой келье встал на колени и принялся горячо молиться, умоляя Господа помочь ему в борьбе с тем злом, что он увидел сегодня, дать ему сил, укрепить веру. Видение странной сущности снова и снова всплывало перед глазами. Амвросий задыхался от образа отвратительного тёмного сгустка, опутавшего своими щупальцами маленькое тельце ребёнка, словно спрут. Тошнотворный запах стоял в носу. Амвросий каждой клеточкой своего тела чувствовал ненависть, что излучала сущность. От этого слабели ноги, испарина выступала на лбу, слова молитвы застревали в горле. Монах настойчиво отгонял от себя эти видения, стараясь полностью погрузиться в размеренный напевный текст молитвы. Наконец ему это удалось – тёмное пятно перед глазами исчезло, он почувствовал себя лучше. Но где-то глубоко внутри себя ощущал сомнения. И страх. Амвросий первый раз в жизни боялся того, что видел своим необычным зрением. До судорог боялся. Но упрямо не хотел признаваться в этом самому себе…

Фёдор в эту ночь тоже долго не мог уснуть. Воспоминания, которые он так старательно прятал в самом дальнем уголке своей души, нахлынули на послушника. Он пытался представить лицо отца, но не мог. Его черты дрожали и расплывались перед глазами. «Я забыл. Совсем забыл его глаза, улыбку…» – с грустью понял Фёдор и зажмурился от внезапно всплывшего, как на телеэкране, образа мачехи. Холодный взгляд светлых глаз, тонкая ниточка бровей над высокими выпуклыми веками, ярко напомаженные неулыбчивые губы – такой он увидел её впервые. «Сынок, это тётя Оля. Она давно хотела познакомиться с тобой. Надеюсь, вы подружитесь», – мягкий голос отца. Фёдор услышал шелест платья, задохнулся от приторно-сладкого запаха духов. «Здравствуй, Федя. Ну, дай руку. Вот так. Молодец…» – горячая ладонь больно стиснула его руку, – «Мы подружимся, вот увидишь». Фёдор не помнил, что случилось дальше. Кажется, после они куда-то пошли вместе – мачеха, отец и он. В кино или парк. Ещё он почему-то чётко запомнил рисунок на светлом платье тёти Оли – синие колокольчики с зелёными стебельками. Мачеха любила наряжаться, у неё всегда было много красивых платьев. «Удивительная штука – память. Почему я не могу увидеть лицо того, кого любил больше всех на свете, но мой мозг зачем-то хранит эти бессмысленные колокольчики и чужое лицо мачехи, словно я видел их вчера», – Фёдор горестно вздохнул, покачал головой. «Что было бы, если я устроил скандал в тот день, не захотел знакомиться с мачехой? Ведь она совсем не понравилась мне тогда. Может быть, отец послушал меня и не женился на ней? И Анжела не поехала бы со мной в деревню тем летом. Эх, если можно было вернуться обратно…» Перед глазами стояли тёмные тоннели заброшенной шахты. Свёрток, мелькнувший в свете его фонарика:

–Ого! Смотри, Анжелка! Там, в стене – это точно клад! – восхищённо прошептал он, беззаботный четырнадцатилетний мальчишка.

– Пиратские сокровища? – радостно воскликнул рядом тонкий голосок сестры.

– Откуда здесь пираты, глупышка! – усмехнулся Фёдор. – Разве что сухопутные…

– Доставай быстрей, посмотрим, что там, – нетерпеливо подпрыгивала Анжела, пытаясь дотянуться до свёртка.

– Подожди, сейчас достану….

Фёдор снова горько вздохнул, лицо болезненно скривилось. Хотелось закричать самому себе через толщу времени: – «Не смей! Не доставай свёрток!» Если бы он просто не заметил его тогда и прошёл мимо этой проклятой книги, она не наделала бы столько бед. Года через два шахту затопили, и уже никто никогда не смог бы найти её. Если бы не он, Фёдор. «Я виноват, виноват во всём. Только я один. Господь мой, дай мне сил…» -со слезами на глазах он шептал слова молитвы, когда другое воспоминание яркой вспышкой промелькнуло перед ним. В тот день Анжела прибежала из школы непривычно оживлённая, запыхавшаяся, что-то громко уронила в коридоре. Обычно она входила домой тихо, как мышка, чтобы не услышала Ольга. Фёдор удивлённо выглянул из комнаты:

– Чего шумишь, мелкая?

– У меня сегодня день рождения. Мне уже восемь, – исподлобья застенчиво глядя на Фёдора, сообщила девочка и несмело улыбнулась. – Меня поздравили в школе. Смотри, что подарили, – она протянула ему детскую книжку со сказками в тонком бумажном переплёте, с яркими разноцветными картинками.

– Здорово. Поздравляю, – протянул Фёдор. – Будем пить лимонад и торт есть? Слушай, а я и не знал, когда у тебя день рождения. Почему раньше не отмечали?

Его вопрос повис в воздухе. Анжела растерянно заморгала. Послышался стук шагов, на пороге своей комнаты появилась мачеха. Фёдор быстро спрятался за дверью, продолжая подсматривать в щель.

– Чему это ты так радуешься, а? Что за праздник у нас? – резко спросила мачеха у застывшей с книжкой в руках дочери.

Уголки губ Анжелы поползли вниз, на лице не осталось и следа улыбки и того радостно оживления, что видел минуту назад Фёдор. Девочка опустила глаза вниз, еле слышно проговорила:

– У меня сегодня день рождения, мама. Мне уже восемь лет. Учительница подарила мне эту книжку, и…

– Что ты там бурчишь? День рождения? У тебя? – грубо оборвала мачеха, презрительно кривя губы. Анжела молча стояла, не поднимая взгляд.

Фёдор догадался, что его сводной сестре сейчас опять влетит, по задрожавшему от гнева голосу мачехи, её потемневшим от ярости глазам. Он только не понимал – за что, изумлённо приоткрыв рот и вцепившись в дверную ручку обеими руками. «Может, Анжелка наврала, что у неё день рождения? Из-за этого тетя Оля так злится?» – соображал он.

– Предлагаешь мне радоваться? – выкрикнула мачеха. Шагнула к дочери, резко дёрнула её за подбородок вверх, наотмашь хлестнула ладонью по лицу.

– Что башку повесила? В глаза мне смотри! И слушай внимательно… – процедила она, наклоняясь над дочерью, в бешенстве снова и снова дёргая её за подбородок, словно пытаясь оторвать ей голову. По щекам Анжелы текли слёзы, она вздрагивала всем телом и тоненько поскуливала. – Не смей ныть! – мачеха снова хлестнула по лицу дочери. – Ты мне всю жизнь испортила своим днём рождения, тварь. Да лучше бы я сделала аборт, чем столько мучиться. В детдом надо было сдать тебя. Кстати, ещё не поздно. Поняла? Не желаю в своём доме слышать ничего про твой день рожденья. Праздник, тоже мне. Хватит тебе того, что я кормлю тебя, одеваю, терплю твоё присутствие, крыса мелкая. Только за это ты должна быть мне благодарна! Другая на моём месте убила бы тебя ещё в утробе, ясно? – мачеха выдернула из рук дочери книжку, подаренную учительницей, разорвала надвое, швырнула обрывки в мокрое от слёз лицо девочки. – А теперь иди к себе, учи уроки. Чтобы я тебя не видела сегодня. День рождения у неё, посмотрите!

Мачеха повернулась и ушла к себе, громко хлопнув дверью. Анжела присела на корточки, дрожащими руками собрала обрывки книги. Тихо пошла в свою комнату, опустив голову и втянув её в плечи, как маленькая старушка. Она прошла мимо двери, за которой прятался Фёдор, он на секунду увидел прямо перед собой её заплаканное, красное от пощёчин лицо. В нём было столько недетского горя и отчаянья… Фёдора охватила острая жалость, сердце больно сдавило. «Как же так? Но это же несправедливо! Анжелка ничего плохого не сделала… За что её побила Ольга? Мерзкая тётка…» – он сжимал кулаки в бессильном гневе. Фёдор решил пойти к Анжеле, как-то утешить. В этот момент он ненавидел свою мачеху. Но тут дворовые друзья – мальчишки позвали его на улицу погулять и вскоре он совсем забыл об Анжеле. О том, что хотел зайти к ней – сказать, что она ни в чём не виновата. Что он сочувствует. Глупый бессердечный мальчишка. Запоздалое раскаяние рвало сердце.

Фёдору вспомнилось другое выражение лица сестры, уже после того, как они нашли книгу. Прищуренные глаза, глядевшие на всех с выражением тайного превосходства, презрительно искривлённый рот. «Что же скрывалось в этой дьявольской книге? – в который раз пытался понять Фёдор. – И что происходит с дочерью Леры – Алисой? Ужасные рисунки… Как на тех картинках… А взгляд? Что-то страшное, чёрное, как сама ночь, смотрит оттуда…» Фёдор вдруг почувствовал себя так, словно его вытолкнули из тёплого надёжного убежища под ледяной дождь и пронизывающий насквозь ветер, срывающий с послушника одежду. И вот он стоит – обнажённый, беззащитный, перед чем-то неумолимым и безжалостным, как смерть. Фёдору стало страшно и горько оттого, что он впервые за долгое время не чувствует Благодати Божией. Он встал на колени, принялся молиться ещё усерднее, теребя дрожащими пальцами чётки.

В памяти возникло ещё одно лицо – маленькой двухлетней девочки, первой жертвы Анжелы. Её искали дольше всех остальных пропавших детей, ещё надеясь найти живой. Фотографиями светловолосой малышки был оклеен весь город. Её доверчивые глаза смотрели прямо в душу, как будто спрашивая Фёдора: – «Почему это случилось со мной, за что мне была уготована столь страшная участь?»

– Я не знаю. Не знаю ответа. Прости меня, милая… – одними губами шептал Фёдор.

Слёзы текли по щекам, но он не чувствовал их, стоя на коленях в предрассветной тьме, повторяя слова молитв пересохшими губами. Только под утро послушник забылся беспокойным сном, ворочаясь и вздрагивая на узкой жёсткой кровати.

Лера проснулась от настойчивого звонка мобильного. Ужасно болела голова, глаза никак не желали открываться. Наконец она сделала над собой усилие, разлепив непослушные веки, нащупала рукой и поднесла к глазам замолчавший телефон. Часы на нём показывали десять утра. В журнале звонков оказалось четыре пропущенных от Фёдора. Лера толкнула сопевшую рядом Катерину:

– Кать, ты на работу проспала.

Сестра заворочалась, сонно пробурчала.

– А сколько времени? Голова болит…

Узнав о том, что уже десять, Катя, охая и вздыхая, сползла с кровати. Начала собираться на работу, причитая со слезами в голосе:

– Как же так? Я забыла завести будильник, вот растяпа. Меня уволят, Лера…

– Кать, не паникуй, не уволят. Ты же на хорошем счету, напишешь объяснительную, – страдальчески искривив лицо, простонала Лера, держась за голову.

Звонок телефона вонзился в мозг, как раскалённая игла.

– Алло? – прошептала Лера в трубку.