Все мои дороги ведут к тебе. Книга третья

Грудь и руки исчезли.

Он провел рукой по горячему лицу и гудевшей голове, пытаясь взять себя в руки, подался слегка в сторону, отставляя бутылку на стол. Все плыло перед глазами, и силы словно совсем покинули его. Бутылка качнулась, стоя на самом краю, неловко закачалась и точно бы упала, если бы не…

– Это уже слишком, господин Шацкий!

6.4

Сквозь страшный гул в голове этот, казалось бы, знакомый голос прозвучал для него, как выстрел. Он замер, пытаясь прийти в себя, что-то еле заметное пробежало по его лицу. Он поднял голову и мутными нетрезвыми глазами уставился в глубину дивана, с трудом различая светлый силуэт, который медленно обретал четкие черты. И в первое мгновение ему показалось, что это стояла Саша, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки! Он подался вперед, протягивая руку к ней, словно за спасением, пытаясь сфокусировать пьяный взгляд, расползаясь в виноватой пьяной улыбке. Но уже через секунду понял, что это была не она. Рука устало опустилась.

Совсем рядом стояла Ольга. Она держала одной рукой пойманную бутылку и с нескрываемой неприязнью смотрела на него. Под ее осуждающим взглядом, а еще недоумевая, что она могла делать в этом заведении, и какого черта она вообще так смотрит на него, Никита снова откинулся на спинку дивана. Теперь уже он четко видел ее красивые черты и, хотя голова нещадно трещала от выпитого, где-то внутри поднималась страшная досада за то, что она, похоже, видела все, что здесь творилось. Пытаясь совладать с ситуацией, словно опомнившись, он расплылся в широкой насмешливой улыбке, и пьяно и нагло произнес:

– Вот так сюрприз! Ольга Павловна Пурталес! Мое восхищение и глубочайшие извинения за… – он насмешливо окинул взглядом малый зал, с изумлением обнаружив, что в нем, кроме заставленного остатками блюд стола и пьяного Ростоцкого, спавшего в кресле, никого не было, и протянул ей руку для поцелуя. Но Ольга с таким отвращением смотрела на него, стоя у дальнего угла дивана, что он невольно усмехнулся и развязно произнес: – Приветствую вас, богиня!.. Хотя вообще-то богини не ходят по таким заведениям, – и, заметив, как она с досадой взглянула на него, едко добавил: – Захотелось острых ощущений? Вспомнить бурную молодость? – он сам взял ее руку и, притягивая к своим губам, не спуская с нее пьяных насмешливых глаз, прильнул к ее перчатке. – Что вы здесь делаете, мадам?

– У меня была назначена встреча с господином Мясниковым, но, похоже, он забыл об этом, – она отдернула свою руку и с брезгливостью посмотрела на него.

– С Мясниковым? – Никита вскинул брови вверх и усмехнулся, оборачиваясь в пустой зал. – Эй, Эдик! Эдик! – насмешливо позвал он в пустоту и обернулся к ней, пожав плечами. – Да, пожалуй, он забыл про вас. Наверняка, другая красотка согревает его сейчас. Хотите, я позову его? – и так как Ольга, вспыхнув, с омерзением покачала головой, он насмешливо рассмеялся. – Не хотите? Как хотите, – он протянул к ней руку за бутылкой с вином. – Вряд ли он сможет сегодня вам помочь. Но не расстраивайтесь, возможно, мне по силам это исправить? – бросил он и еще шире нагло улыбнулся, заметив, как она гневно метнула на него взгляд. – Давайте выпьем за встречу, Ольга Павловна! Сколько лет, сколько зим мы не виделись. Кажется, с того самого раза в чудесном имении вашего отца? – он, пошатываясь, встал и отошел к большому столу, чтобы взять два бокала, на ходу наливая в них вино, поглядывая на Ольгу. Протянув ей бокал, пригубил сам, стоя к ней неприлично близко и не спуская с нее глаз. – Признаюсь, и тогда, и сейчас вы просто ослепительны. Итак, зачем вам этот сукин сын?

Ольга с плохо скрываемым недоумением смотрела на него, снова отметив, как он не походил сам на себя. Неуверенно приняла бокал из его руки и, присев на край дивана, с неприязнью следила за тем, как Никита уселся рядом, вытягивая свои ноги. Он был сильно пьян, не сводил с нее темных наглых глаз, от чего Ольге становилось не по себе. Крутя бокал с вином в руке, она слегка сдвинулась в сторону, заметив, как Шацкий усмехнулся и подался вперед за ней, слегка тронув ладонью ее руку в перчатке.

– Невероятно приятно оказаться в вашем обществе, дорогая Ольга Павловна, – произнес он, сжав ее ладонь, развязно улыбаясь.

Ольга передернула плечами, отстраняясь и убирая свою руку, с досадой глядя на него.

– Вы пьяны, господин Шацкий. И ведете себя непристойно.

– Да? – он рассмеялся. – Непристойно? Когда вас это стало смущать, очаровательная Ольга Павловна? – от этих слов она вспыхнула, с досадой отворачиваясь. Тем временем пьяный Шацкий произнес: – Вообще-то именно за этим уважаемые господа и приходят в подобные места. Разве нет? – он насмешливо приподнял брови, словно от удивления, и внезапно обхватил рукой ее шею, придвигаясь ближе и сверля ее глазами. – Как же похожи ваши глаза, и голос! До мурашек, – хрипло выдохнул он и с остервенением впился в ее губы, рукой удерживая ее за шею.

Ольга растерянно уперлась руками в его грудь, но, чувствуя, что он не отступает, в бешенстве залепила ему пощечину, вскакивая и с негодованием глядя на него.

– Что вы себе позволяете?! – гневно бросила она, брезгливо оттирая губы. – Вы не в себе?!

– Да бросьте вы ломаться, – усмехнулся он язвительно, потирая покрасневшую щеку, развалившись на диване, вытягивая под столом свои длинные ноги и держа в руке бокал. – Будто я не знаю, зачем вы сюда пришли. Раз вам нужен Мясников, значит, вы хотите уехать из страны. Раз вы хотите уехать из страны через него, значит, у вас проблемы с деньгами или документами. Мне известно, что ваш муж не оставил вам ни копейки. Стало быть, у вас есть только один способ получить желаемое. Догадываюсь, что вы устали от нищеты и разрухи и хотите в роскошь и лоск парижских салонов. Ради бога! С вашей красотой вы, определенно, будете там иметь успех. К чему же ломаться? Признаться, я готов неплохо заплатить. И как устроитесь, чиркните адресок, я загляну к вам, когда буду в Париже, – он, неприятно улыбаясь, смотрел на нее, покачивая ногами под столом и попивая вино, и как будто намеренно желал ее оскорбить.

– Вы омерзительны, Шацкий! – процедила с презрением Ольга, ярко вспыхивая от его слов и делая шаг в проход между столами, застегивая пальто. – Прежде я была другого мнения о вас! Не представляю, как Саша могла подпустить вас к себе!

Мгновенно что-то странное пробежало по его лицу, а глаза вмиг стали еще темнее, наливаясь бешенством. На покрытом щетиной лице, которое когда-то ей показалось привлекательным, вдруг закривилась неприятная едкая усмешка.

– Не представляете?! О, я тоже много не мог представить о ней! Боюсь, вы были бы сильно удивлены, узнав, что скрывается за ее ангельским обличием! Любая из этих шлюх намного честнее ее. По крайней мере, с ними я знаю, чего ожидать и за что я плачу! – с этими словами он осушил до дна бокал и с грохотом поставил его на стол, сверля ее злым тяжелым взглядом.

– Вы сравниваете со шлюхами мать своего ребенка?! – Ольга также с негодованием громко поставила бокал на стол, даже не притронувшись к вину.

– Что?! Стало быть, даже вы знали об этом! – лицо его расплылось в злой невеселой усмешке. – Значит, она всем умудрилась рассказать, только не мне? Подлая дрянь!

– Да как вы смеете? Вы просто не достойны ее, Шацкий! Наверное, поэтому она отказала вам и не захотела быть с вами! Вот ваш уровень! – она презрительно кивнула в сторону малого зала, где еще несколько минут назад резвилась пьяная компания, а теперь стояли хаотично сдвинутые кресла и диваны, заставленный объедками стол, опрокинутые пустые бутылки, да храпел, закинув кверху голову, пьяный комиссар.

– Вот как?! – он резко встал, упершись о стол руками, пытаясь крепко стоять на ногах, зло усмехаясь. – Это она вам сказала? Что не хочет быть со мной? А может, она вам рассказала, как все это время сохла по женатому полковнику, держа меня на коротком поводке? Может, она вам рассказала, как скрыла от меня ребенка, лишь бы быть со своим любовником? Что? Вы не знали, что она и замуж-то выскочила только, чтобы жить под одной крышей со своим любовником? И врала мне, все это время врала! У нее чести не больше, чем у уличной шлюхи! – он говорил язвительно, с горечью, сжимая кулаки, сверля ее глазами, скулы сильно сводило от переполнявших его чувств. – Ваша сестра – блудливая кошка, которой плевать на всех и вся! Можете ей передать, как только утрясу все вопросы здесь, я заберу Катю и уеду прочь!

– Заберете? Вы не посмеете! Она – мать! – гневно воскликнула Ольга, чувствуя, как горечь и возмущение от его слов захлестывают ее, на миг представив, как если бы кто-то попытался забрать у нее Анечку.

– Еще как посмею! Это и моя дочь! – он с яростью снова плеснул себе вина в бокал и быстро осушил его, в упор глядя на Ольгу.

Она стояла, упершись руками в стол на расстоянии вытянутой руки, с пылающими от возмущения щеками, огромными серо-голубыми глазами глядя на него.

– Так вот в чем дело? Она предпочла вам другого? Поэтому вы хотите поступить, как подонок? Хотите сломать жизнь ей и малышке? Хотите заставить ее мучиться и страдать? Неужели ваша обида сильнее того, что вас связало?

– Нас связало? Да бросьте вы! Мучиться и страдать? Вы серьезно? – он с горечью усмехнулся. – Ей плевать на меня, как и на дочь мою, уверен, тоже плевать! Теперь у нее есть новый ребенок! Думаю, она только будет рада! Я долго не мог с этим смириться. Но в итоге все стало ясно, я был лишь средством для достижения цели! Цели, которая сломала не одну жизнь! – голос его сорвался. Пытаясь взять себя в руки, Никита с силой стиснул зубы, так что желваки забегали на лице, и в бешенстве оттолкнул стол, от чего бутылка и бокал с грохотом упали и покатились, расплескав вино, которое красными пятнами разметалось по обивке дивана и дорогому светлому паркету.

Вздрогнув, пьяный Ростоцкий поднял заспанную голову и в ответ яростно ударил по большому столу кулаком, спьяну падая лбом на стол.

Ольга не сводила с Шацкого глаз несколько мгновений. Его слова можно было бы списать на пьяный угар, но, выплеснув на нее свой гнев и горечь, он уже не казался таким пьяным. С лица давно сползла эта неприятная пьяная развязная улыбка, а взгляд стал темен и напряжен. Он устало рухнул на диван, вынул сигару и спичку, чиркнул ею по подошве ботинка и долго поджигал конец сигары, наблюдая за огнем. Потом тяжело втянул в себя дым и, выпуская его, взглянул на все так и стоявшую у стола Ольгу.

– Давно вы видели ее?

Ее поразил его глухой, сдавленный голос. Ольга едва заметно кивнула, еще возмущенная его словами, и наблюдала, как он, откинувшись на спинку дивана, сложив одну руку на груди, второй устало подносил сигару ко рту, неотрывно и тяжело глядя на нее. И все же отозвалась:

– Очень давно… Я места себе не находила, когда узнала про пожар. Вы слышали?

– Слышал… Мне сообщают, – произнес он глухо. – С ними все в порядке.

– В порядке? Вот как? – она покачала головой, в упор глядя на него. – А вы предпочли остаться здесь? – она снова с недоумением оглядела прокуренный зал.

Он усмехнулся, выпустив медленно дым в сторону.

– Это ни к чему. Я знаю, что они в порядке, – он нервно передернул шеей под ее прямым осуждающим взглядом, и снова затянулся. – Все, что я должен, я делаю. Уверен, они не нуждаются. Я перевел солидную часть своих средств на ее имя… Уверен, им хватает.

– Средств? – с горечью произнесла Ольга. – Вы думаете, ей это нужно? Вы должны быть там, а не здесь!

Он поднял на нее глаза, невесело усмехнувшись, медленно струйкой выпуская дым в сторону.

– Вряд ли ей это нужно, – произнес он, пытаясь говорить спокойно и даже небрежно, отворачиваясь от нее и сильнее сцепив руки на груди.

Внезапно Ольга вскрикнула, и в ту же секунду лапы Ростоцкого яростно вцепились в окружности ее грудей, а сам он стремительно прижался к ней со спины и принялся пьяными красными губами лобызать ее шею и щеку. Она закричала, пытаясь вырваться, хватаясь руками за его руки, стараясь отпихнуть его пальцы, но Ростоцкий лишь сильнее зарычал, скрутив ее, и принялся шарить бесстыдно рукой по ее бедрам, пытаясь задрать платье. Никита вскочил, отшвырнув недокуренную сигару, и с перекошенным от ярости лицом попытался вырвать Ольгу из рук комиссара. Но тот крепко держал ее, противно вытягивая губы, от чего она брезгливо отворачивала лицо, визжала, отчаянно пытаясь пнуть Ростоцкого и оттолкнуть его от себя. Он безумными глазами смотрел на нее, словно приходя в восторг от ее сопротивления. Задрав ее платье, он кровью налитыми глазами следил за Шацким, который пытался оттащить его за шею и волосы. Однако, видя, что Ростоцкий невменяем и не отступает, Шацкий вдруг с размаху врезал ему по голове и, воспользовавшись заминкой, пока комиссар на секунду потерял координацию, схватил Ольгу и встал перед взбешенным комиссаром, закрывая ее собой. Тот зло зарычал, водя темными страшными глазами из стороны в сторону, пытаясь прийти в себя после удара Шацкого, а руками схватился за ворот его рубахи и завопил:

– Прочь! Убью!

– Ростоцкий, приди в себя! – Шацкий схватил комиссара за ворот гимнастерки, не давая ему подобраться к Ольге. Она торопливо отползла в сторону, оправляя белье и юбки, судорожно оттирая лицо руками, пытаясь избавиться от противного запаха Ростоцкого, и испуганно следила, как Шацкий схватил того за шею, пытаясь успокоить и образумить. Но комиссар был явно не в себе, то ли от перепитого алкоголя, то ли от ударов Шацкого, а потому бросился мутузить Никиту по спине, пытаясь вырваться и снова броситься к Ольге.

– Уймись, дурья башка! Здесь полно шлюх, бери любую, я заплачу, – пытался успокоить его Никита, удерживая руками за края куртки.

– Уйди! – шипел Ростоцкий, брызгая слюной. – Хочу эту бабу! Прочь! – его губы противно оскалились, а глазами он дико водил с Шацкого на перепуганную Ольгу, продолжая колотить Никиту по спине, пьяно и мерзко ухмыляясь.

– Не будь скотиной! Это приличная дама! – Никита пытался оттащить его, но тот упирался, вонзая ноги в черных солдатских сапогах в паркет, вытягивая вперед руки и пытаясь схватить Ольгу за волосы. – Да уймись ты, комиссар!

– Вот именно! – Ростоцкий безумно вращал большими, страшно налитыми кровью глазами, толкая Шацкого, пытаясь вырваться из его рук. – У меня никогда не было такой бабы. Давай поделим… – он не успел договорить, потому что от удара Шацкого зубы его громко лязгнули, а сам он отлетел в сторону, взметнув вверх руки и ноги. Под тяжестью его тела пара кресел тяжело скрипнула и отскочила к стене. Сам Ростоцкий, пытаясь найти опору, тяжело поднялся, окровавленный рот его оскалился, а глаза заблестели ненавистью. Он выхватил свой маузер и бросился на Шацкого, загремев на весь зал:

– Ах, ты, сволочь! Ты на кого руку поднял?! На комиссара? Да я тебя пристрелю! Мразь буржуйская! Ты из-за шлюхи подзаборной на власть Советов руку поднял? Тебе не жить, Шацкий! – он принялся рукояткой бить Шацкого по спине, пытаясь добраться и до головы, очевидно, в пьяном угаре не в силах попасть пальцем на курок.

– Да приди в себя, Ростоцкий! Мать твою! Я не дам тебе ее обидеть! Приди в себя! – избивая друг друга, они по очереди от ударов падали на столы и кресла, раскидывая мебель. Пара стульев с грохотом рухнула на пол, у одного из них отломилась ножка. В большом зале началась суета: несколько матросов ринулись к малому залу, пара человек повытаскивала пистолеты и винтовки, наблюдая за дракой комиссара и Шацкого. Один из матросов даже попытался заскочить в малый зал на выручку Ростоцкому, но несколько товарищей остановили его, схватив за руки. Пока они мутузили друг друга, Ольга давно вскочила и, быстро оправив одежды, хотела убежать. Однако столкнувшись с пьяными красными лицами матросов, наблюдавшими за потасовкой, Ольга отступила в сторону, не решаясь пройти мимо их голодных мерзких взглядов, практически вжавшись в диван, оборачиваясь на Шацкого.