Наперегонки с Эхом

– Что это? – прошептал Авик.

– Аулюсидоти антидраси, заклинание, поглощающее преро-тиз-зоиз, до тех пор, покуда она не иссякнет, – ответил Нотия. – Оно мало изучено, и что оно делает при таких огромных объемах энергии, нам неизвестно. Лучше держаться от него подальше.

– Это вы наложили? – спросил Авик.

– Упасите боги, конечно нет, – выдохнул Нотия.

– Но тогда кто же?

Нотия перевел на него свой тяжелый взгляд и не менее тяжело вздохнул.

– Считается, что аулюсидоти антидраси иногда самозарождается при перемещении больших объемов преро-тиз-зоиз. Поскольку это такое редкое самонакладывающееся заклинание, которое усиливает само себя. Маленькой песчинки может быть достаточно, чтобы вызвать сход лавины. Если каким-то образом крохотное заклинание зародилось в резервуаре, оно будет разрастаться, пока не пожрет всю энергию. Также нельзя исключать, что резервуар Школы имел какие-то защитные чары, о которых мне ничего не известно. Либо…

Красный свет неожиданно погас, а бешеный грохот в соседней зале сменился утихающим перестуком. Коготь молча отделился от стены и ринулся обратно. Трое Куниц последовали за ним. Маги замыкали шествие. В зале было необычно жарко, но в остальном они нашли его почти в том же самом виде, в каком увидели его в первый раз, разве что осколков на полу валялось чуть больше. Коготь мгновенно вскарабкался на едва заметный уступ, чуть выдающийся из стены над выходом из тоннеля и пустил холодный огонь внутрь залы. Пронзительно присвистнув, он оттолкнулся от стены и спланировал куда-то к дальней стене. Остальные торопливо последовали за ним. Понурив голову, Куница стоял над окровавленным комком кожи, шерсти и внутренностей. С ужасом Авик увидел размозженную когтистую руку, все еще сжимающую ручку сосуда, а приглядевшись и оскаленные в смертельной агонии зубы, красные от свежей крови.

– Он был хороший охотник, – глухо сказал Коготь. – А как он играл на окарине… – Он вперил в старого мага хищный немигающий взгляд. Авику стало не по себе. Однако Нотия не смутился и не отвел глаза.

– Мы все находимся в смертельной опасности, – ответил он. – Мне искренне жаль нашего товарища, но у всех нас есть неплохие шансы последовать вслед за ним в самом ближайшем будущем, если мы не будем ничего предпринимать.

– У вас такое «предчувствие»? – в ярости прошипел Коготь. – Сколько еще людей должны умереть ради ваших фантазий?

– Да, – кивнул Нотия, – предчувствие. Но не совсем. Я не знаю имени нашего врага, но твердо знаю, что он существует. Это не фантазия.

Один из Куниц издал нечленораздельное рычание и придвинулся поближе, оскалив пасть. Нотия мягко остановил его ладонью.

– В Хориве больше нет сил, способных создавать кадавров. Все или почти все маги кроме нас погибли. Откуда взялись эти великаны? Кто стоит за безымянными и этими дурацкими фанатиками? Вы понимаете? Я – нет. Вы потрошили книги хоривских магов на протяжении последнего года, так? Кто-нибудь из них делал что-то подозрительное? Хоть какая-то зацепка?

– Носатая орясина… – хмуро начал Коготь.

– Рамис мертв, – оборвал его Нотия. – Еще кто-нибудь?

– Может быть, кадавры были сделаны Рамисом Ацетусом незадолго до его кончины? – встрял Рем.

– И с какой целью, разрешите поинтересоваться? Чтобы помочь мятежникам громить его собственный кабинет в Школе? – спросил Нотия, – их сделали после начала бунта.

– За два дня?! – хором воскликнули Рем и Авик.

Нотия кивнул.

– Держать кадавров в городе – бессмысленно и опасно. В своем логове Рамис ставил опыты, а не создавал армию великанов.

Коготь задумчиво почесал подбородок, а потом тихонько присвистнул. Один из Куниц расстелил на камнях свой плащ и черные сгорбленные фигурки принялись собирать с камней остатки того, что прежде было их товарищем. Авик отвернулся.

Нотия разглядывал уходящий вниз обрубок сосуда. Произнес какое-то заклинание. Прислушался.

– Нижний Резервуар не пострадал, – сказал он, наконец, – не знаю, хорошо это или плохо.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Усталые, они возвращались в свою пещеру. Поставив чудом уцелевший полный воды жизни мех в угол и подперев его камнями для устойчивости, Авик и Рем принялись встряхивать и растирать затекшие руки.

– Господин хороший, где же вы? – спросил вдруг Рем по-имперски.

Авик поймал его взгляд и посмотрел в ту же сторону. В сухом уголке пещеры Рем обустроил свое логово. Живая картина, изображающая рабовладельческий рынок Вечного Города, висела, растянутая на четырех бечевках. Она была вынута из рамы: видимо, он носил ее свернутой под своим плащом. В Вечном Городе было раннее утро, светило солнце, татуированные затылки невольников блестели от пота. Изображение заметно поблекло: наверное, заканчивалась преро-тиз-зоиз, и живое окно следовало заправить новой порцией. Перед картиной из трех палок, воткнутых в кучу камней, было сооружено что-то вроде жердочки. Над жердочкой был заботливо прилажен квадратный кусок просмоленного пергамента, чтобы редкие капли воды, падающие с потолка, ненароком не побеспокоили птицу. Впрочем, сейчас насест был пуст.

– Господин, куда же вы подевались? – снова позвал Рем.

Откуда-то сверху раздалось хриплое покашливание, или, скорее, кряхтение. Под самым потолком в небольшой нише, нахохлившись и спрятав свой массивный клюв в красные перья, сидел попугай.

– И зачем вы туда забрались? – спросил Рем, держа предплечье горизонтально на уровне глаз. Попугай слетел вниз, приземлился на подставленную руку и перешел с нее на плечо.

– Гата, – прохрипел он, хлопая крыльями.

– Кошка? – удивился Рем, – ну что вы, здесь нет никаких кошек. Это Черные Куницы, наши гостеприимные хозяева, и они не причинят вам вреда. – Он погладил попугая и посадил его на жердочку. Тот с опаской посмотрел на него и нехотя повернулся в сторону картины. Переминаясь с ноги на ногу и склоняя голову то вправо, то влево, он стал наблюдать за тем, как идет торговля.

– Что это ты тут устроил за будуар? – хмуро спросил его Авик. На душе скребли кошки.

Рем довольно чувствительно ударил его в плечо.

– Не смей дурно отзываться о господине Тарабане.

– Тар-рабан, – хрипло повторил свое имя попугай, не отрываясь от созерцания невольничьего рынка.

– Ну ладно, ладно, – сказал Авик, потирая ушибленное место. – А что этот твой господин забыл на картине?

– Хочешь всё знать? – хмыкнул Рем. – Учти, кто много знает, долго не живет.

Они пошли к гамакам.

– Господин Тарабан обладает феноменальным зрением и отличной памятью, – вдруг тихо сказал Рем. – Он помогает мне искать моего брата.

– А твой брат там?

– Я не знаю, где он. Империя огромна… Но я чувствую, что он жив.

– Он тебя старше или младше?

– Мы близнецы.

Они замолчали и улеглись в гамаки. Нотия уже храпел под своей шкурой. Авик заснул неглубоким, беспокойным сном. Утром он неудачно повернулся и какой-то камешек закатился ему под бок. Он провел рукой, чтобы скинуть его на пол. Ладонь вдруг укололо как иглой. Он выпростал руку из-под шкуры, бросил взгляд на то, что было зажато в пальцах, и тотчас же свалился с гамака.

– Мавка! – крикнул он, – Мавка!

Это была камея с мраморным профилем прекрасной южанки на иссиня-черном ониксовом фоне. Гамак девушки был пуст, впрочем, как и все остальные гамаки. Только трое раненых спали в своем углу. Авик выбежал в штрек, а потом на балкон. Сейчас здесь горели холодные огни, за столами в грудах странных предметов сосредоточенно копались Куницы. Здесь же на высоком табурете восседал Коготь. На его носу красовались две линзы, закрепленные проволочкой. В другое время это могло бы позабавить Авика – в Хориве зрение уже лет пятьдесят исправляли чарами, а не таким примитивным способом. Глядя через свои линзы в фолиант, Коготь что-то быстро писал в нем, изредка прерываясь, чтобы пожевать кончик пера.

– Мавка пропала! – выпалил Авик, чуть не сбив его с табурета. Коготь посмотрел на него поверх своих линз.

– Кто тебе сказал? – спросил он. – Она вернула тебе эту брошку? Ну, так дело житейское, бывает, не расстраивайся. Может, ты ее обидел чем-то? Сегодня утром она вместе с другими отправилась в разрез. Кстати, не помнишь случайно, сколько ударов пертушкой потребовалось, чтобы перерубить рукав с преро-тиз-зоиз? Я сейчас как раз описываю наш поход – это нужно сделать, пока я не забыл.