Избранное в 3 томах. Том 3: История и культура

Вот таков предварительный итог, таковы факторы опасности. Как их преодолеть?

Державная духовность

Ну вот и еще одно очередное или, точнее, новое понятие вводится нами. Духовность, да еще державная. Мы так часто говорим про одухотворенность жизни, духовные идеалы и ценности, что порой забываем ответить на свой же собственный вопрос – а что вообще понимается нами, наукой под категорией «духовность»? Я попробовал в этом разобраться, и признаюсь честно и откровенно, – времени на это ушло немало. Так же, как и с определением культуры, существует множество точек зрения и, как водится, точек зрения, исключающих, а не дополняющих и развивающих одна другую.

В «Вестнике Московского университета», почетным профессором которого я являюсь и где недавно защитил докторскую диссертацию по философии как раз в серии «Философия», в № 4 за 1998 год, мне попалась, на мой взгляд, весьма любопытная статья Г. А. Аванесовой. Называлась она, как и многое, что печатается в этом специфическом журнале, весьма сложно и даже с оттенком «туманности Андромеды» – «Трактовка духовной культуры и духовности в отечественной аналитике в прошлом и теперь». Однако при знакомстве со статьей оказалось, что за столь тяжеловесным подзаголовком скрывалось ясное и доступное содержание.

Аванесова правильно пишет, что при тотальной распространенности слова «духовность», «духовный», «духовная культура» (далее каждый может продолжать на свой лад и по-своему) выяснить, что же это такое, не так-то просто. И это не случайно. Например, до конца прошлого века в нашей философской литературе вообще не было представлено понятие «духовность». Видимо, наши предшественники не придавали ему такое значение, какое придаем мы, а просто отождествляли его с религиозной верой, религиозными идеалами и помыслами русских людей, выражавшихся естественно в понятиях и нормах русского православия.

Ввиду очевидной неопределенности понятийного свойства предлагаю обратиться к нашей палочке-выручалочке из практически всех или многих затруднительных случаев духовной жизни – «Толковому словарю живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля. А попутно заметим. Ведь по национальности Даль – нерусский. Он из семьи обедневших датских дворян, подавшихся в XVIII столетии на службу русской короне. И вот, пожалуйста, потомок датчан учит нас, русских недорослей, нашей же русской премудрости, нашему живому великорусскому языку. Вот уж поистине нет пределов расточительности и небрежности русского человека. Пушкина нам трактуют все подряд, кроме русских. Значение Льва Толстого раскрыл еврей Шкловский, Достоевского – Кирпотин, православных философов – полячок Зеньковский, русскую живопись – немцы Грабарь и Бенуа. Ну что тут скажешь? Тут можно только повторить незабвенного Александра Трифоновича Твардовского – тут ни убавить, ни прибавить… Все ясно с нами. И так ведь во всем, черт побери. Пока нам не растолкуют идеи и чаяния нас самих же иностранцы, обычно с Запада, не поверим. До чего дошло, основоположник русской современной словесности и истории в частности – по крови татарин Николай Михайлович Карамзин!

А может, в этой нашей небрежности и есть корень нашей широкости, в которой как раз и кроется разгадка географии русской души? Куда ни пойдешь-поедешь – везде все и все есть! На любой вкус, на любые привычки и притязания. Не хочешь слушать нас, сочиняй нам же про нас же. Сойдет. Только – живи. В этой уживчивости с иностранным, чужим нам по духу и мысли – соль русской духовности, главная отгадка, почему среди нас живут 150 народов и никто из них не только никуда не исчез, как индейцы или кто-то там еще, а наоборот, укрепился численно и материально.

Так вот, в первом томе словаря Даль пишет, что «дух – бестелесное существо, обитатель не вещественного, а существенного мира, бесплотный житель (теперь внимание, читатель!) – недоступного нам духовного мира». Вот как – недоступного нам, то есть, как это понимать? Непонятного? Или недоступного с точки зрения, что мы туда не можем ступить без последствий для своего материального и иного состояния? Даль, желая снять эту неразборчивость, пытается уточнить – по отношению к человеку слово «дух» разумеют как душу его, «высшую искру Божества», ум и волю или же стремление к небесному.

Касается Даль и других слов. Например, «духовный» – бесплотный, нетленный, из одного духа и души состоящий. И затем, объясняет о чем речь – все относящееся к Богу, церкви, вере, все относимое к душе человека, все умственные и нравственные силы его, ум и воля. Заметьте это. Даль в духовном видит целый набор ключевых, я бы сказал, качеств человеческой природы, сути его как именно человека, то есть существа, отличного от Бога, до которого он не дорос и не дорастет никогда, но и от животного тем, что имеет душу живую, которую Даль дополняет еще двумя ключевыми компонентами – умом и волей.

Еще перевернем страницу далевого словаря. Смотрим. «Душа» – бессмертное духовное существо, одаренное разумом и волею, в общем значении человек, с духом и телом. Выходит, по Далю, человек – это существо одаренное или олицетворяемое им с духом, дополненным телом, в котором этот дух живет и развивается. В общем, дальше религиозного понимания категории «духовность», как и у всех русских мыслителей, писавших до него, не идет. Духовный – значит небесный, божественный. Ну, а если перевести на мирской язык? Духовный – значит высший по значению идеал жизни человеческой, значит стремление к недостижимому при жизни высшему состоянию ума и воли. Может так?

Иначе зачем бы целая часть русских философов-эмигрантов (И. Ильин, Г. Федотов, Н. Лосский) стала писать о болезни духа части народа. Отступили от Бога, от правды духовной, учинили кровавую бойню революции и гражданской войны, значит, повредились духом. Их не ругать, а жалеть надо. Собственно, так эти философы по большей части и поступали, отнюдь не осуждая и не виня в совершенном за 1914–1921 годы и позднее собственно русский народ.

Различают индивидуальную и коллективную духовность. Первая отражает состояние отдельной личности. Вторая – социального слоя, группы, нации. Скажем, высшим проявлением коллективной духовности советского народа стала Великая Отечественная война. Без этой духовности – и вот здесь мы подходим к определению духовности державной – вряд ли Советская армия разгромила бы немецкий, а затем и японский фашизм. Кстати, в войне слились воедино коллективная и индивидуальная духовность народа и подавляющего большинства отдельных его составляющих личностей.

А как обстоит дело с толкованием слов «держава», «державность»? Можно сказать никак. Я просмотрел все энциклопедические словари: от «Большой советской энциклопедии» до изданного в 1999 году «Большого толкового энциклопедического словаря» – и ни в одном не обнаружил даже самого упоминания указанных слов. В «Словаре исторических терминов» (Спб., 1998) очень скупо, всего в 11 (!) тощих строках, разъясняется, что держава – это независимость, могучее государство. Эмблема власти монарха: шар, увенчанный крестом, представляющий собой символ владычества над землей. Поясняется также, что впервые изображения державы в виде этого самого шара встречаются в 27 году до нашей эры на монетах римского императора Августа. На шаре была установлена статуя богини Победы. Что касается России, то здесь эмблема державы появилась из Польши. Первым ее использовал при венчании на царство Лжедмитрий I в 1605 году. В постоянное пользование эмблема вошла с созданием Петром I Российской империи и представляла собой шар из синего яхонта, осыпанного бриллиантами. Вот и все, что интересующийся этой темой человек может узнать из нашей научной литературы. Что и говорить – не густо!

Поэтому опять-таки обратимся к «Толковому словарю» Даля. И в этом вопросе он лучше и глубже всех до- и послесоветских словарей по существу. Держава – это содержанье, уход, забота. Это – расход, потребление, издержка. Это – крепость, сила, прочность, твердая связь, надежность в скрепе. Это – владычество, могущество, за что можно держаться, ухватиться, поручни, ручка, скоба или хватка. Это – земля, государство, самостоятельное владенье, народ и правительство его. Наконец, самое последнее, то, что наши «историографы» видят самым первым и чуть ли не единственно важным в понятии «державности» – одна из регалий, золотой шар с крестом наверху, царское яблоко.

А? Насколько датчанин по мысли и радению за свое Отечество и державу Владимир Иванович Даль мыслил дальше и объемнее своих и наших современников. В корень глядел. В его определении державы и державности заложена самая суть проблемы, то, что и составило основу русской государственности – покоящейся на ней духовности. Или наоборот, основу духовности и стоящей на ней государственности. Смотрите – земля, государство, самостоятельное владенье, народ и правительство его. Не является ли это более объемной и точной расшифровкой формул русского миропонимания: «Москва – третий Рим» и «Православие. Самодержавие. Народность»? По-моему, так в самую точку. Жутко сказать, но в трактовке Далем державности оказалась схваченной и суть будущей советской системы, советского мировоззрения, основы существования Советского Союза и мировой социалистической системы.

Это первое. И второе – Даль определил и основные составляющие державности, в том числе духовной державности. Они представляют каркас не только русской государственной мысли, которая, как мы выяснили, всегда лежала в основе нашей культуры и духовности, – крепость, сила, прочность, твердая связь, надежность в скрепе, то есть в союзе со всеми людьми доброй воли, – не только структуры управления державой – владычество, могущество, за что можно держаться, ухватиться, хватка, – но и определяющие устои повседневной жизни русских, их что называется домострой, – содержанье, уход, забота. И, наконец, уже в самую последнюю очередь устанавливает саму символику нашей духовности – золотой шар с крестом. Вот такая разветвленная система принципов и отношений. Просто загляденье. Настоящая идеология державной духовности, какую могли выработать исключительно русские люди, опираясь исключительно на многовековой исторический и духовный опыт освоения Великой русской равнины, Русского Севера и Северо-Востока, русских Сибири и Дальнего Востока. География, физическая география, как видим, наглядно и емко присутствует в географии русской души. Без природы, без взгляда на окружающую среду и вне ее восприятия умом и сердцем русской души быть не может.

Итак, державная духовность – это прежде всего ответственность за состояние своей Родины, за ее настоящее и будущее. Она сродни государственному патриотизму, отражает его основные слагаемые. И в то же время становится выше. Ведь, скажем, такое сложнейшее духовно-нравственное состояние личности, как жертвенность, способность отдать свою жизнь за свою Родину, это состояние без высочайшей идеальности, без той самой духовности как «божественной искры», бестелесной по своему содержанию и форме, никогда бы не состоялась. Не зря американский писатель У. Фрэнк признавал: «Россия – самая мощная крепость в сфере человеческого духа». Проявление любви к Родине, готовность и способность жертвовать собой ради ее блага – это и является высшим проявлением и смыслом державной духовности.

Причем прошу не путать мое определение с проявлением «державной духовности» Курта Весселя – этого немецкого псевдогероя, пожертвовавшего собой ради блага фашистского Рейха. Эта духовность не сродни той, что была проявлена Александром Матросовым или Зоей Космодемьянской. Курт Вессель – продукт массовой манипуляции фашистской пропаганды человеческим сознанием, а не сознательный выбор судьбы и соответственно ей – формы поступка, как в случае с Матросовым и Космодемьянской, как потом было с Карбышевым, десятками и сотнями других наших державных патриотов, героев Великой Отечественной.

Тут важна еще одна составляющая державной духовности – гуманность, служение действительно человечной идее, а такой может быть только идея всеспасения человечества. Чему послужила смерть Весселя? Утверждению в Европе «нового порядка», опиравшегося на расовую теорию превосходства немцев над остальными. Разве это духовность?

Наконец, непременным компонентом державной духовности является забота о культурном достоянии своей Отчизны, о развитии всех сфер культуры, прежде всего тех, которые не приносят немедленного коммерческого успеха – образования, науки и проч. И здесь наша партия ЛДПР предлагает три уровня действий – финансовый, организационный и межгосударственный.

На финансовом уровне добиваться увеличения ассигнований на культуру в объеме не менее 3 процентов в год. На организационном – восстановить госмонополию в области культуры, особенно духовной. На межгосударственном – предложить странам СНГ Договор о создании культурного союза, проводившего бы согласованную политику в области культуры. Аналогичные точки зрения высказывались в печати (см., например, «Обозреватель», № 10, 1995). Но, думаю, только наши предложения, а не точки зрения смогут способствовать действительному продвижению духовности и культуры на подобающее им место в нашем обществе.

Церковь и культура

В уже цитированных мною «Очерках по истории русской культуры», сам считавший себя атеистом или уж во всяком случае не шибко верующим, П. Милюков тем не менее записал: «Церковь и школа – таковы два фактора русской, как и всякой другой духовной культуры» (т. 2. «Мэру города». 1994, с. 15). Ну, на счет «всякой другой, духовной культуры» Милюков, наверное, погорячился – скажем, к духовной культуре фашистской Германии церковь не имела никакого отношения, более того, она преследовалась нацистами. То же самое можно сказать и о роли церкви в нашей стране по отношению к советской культуре – зато, говоря о русской духовной культуре, церковь действительно играла и продолжает играть первостепенную роль.

Уже одно то, что развитие русской национальной традиции – государственности, культуры, мировоззрения – произошло с принятием на Руси православия, говорит о многом. Разрозненные до того и плохо соприкасающиеся между собой славянские племена кривичей, полян, древлян, вятичей, радимичей (иной раз доходило и до кровавых столкновений, как, например, у равноапостольной святой великой княгини Ольги с древлянами) и др. стали сливаться в духовный и мировоззренческий союз. Это слияние и явилось началом образования единой духовной государственной, этнической общности.

По примеру святых Апостолов, русские православные миссионеры проповедовали слово Божие среди народов, ставших подданными Руси.

Введение христианства в Западной Европе и Америке очень часто сопровождалось кровопролитием. Это привело к бесчисленным трагическим исходам в результате миссионерской деятельности западных проповедников. Почему так получалось, весьма убедительно ответил М. В. Толстой в книге «История Русской Церкви»: «Латинский миссионер приходил к язычникам с огнем и мечом, с жестоким насилием и корыстолюбивыми притязаниями; проповедуя Христа Распятого, он в то же время проповедовал царскую власть Папы Римского. Проповедник восточный не опоясывался мечом, не проливал крови, не зажигал костров; он приходил не с войском, а с картиной Страшного Суда, не требовал земных выгод, не отягчал никого новой земной властью.

Латинский миссионер приносил с собой латинскую Библию, непонятную для народа, к которому он приходил. Проповедник православный приносил Священное писание в переводе на язык того народа, к которому он обращался, с проповедью; сила его проповеди заключалась в силе Слова Божия; вместо него действовала на душу язычника сама Библия. Так было и в России, для которой уже готов перевод Священных книг – труд святых Кирилла и Мефодия».

Среди православных просветителей, проповедовавших Божественную Истину языческим народам, вошедшим в состав Руси, можно назвать епископов Леонтия и Исайю, чья миссионерская деятельность совершалась на ростовской земле, инока Кукшу, крестившего вятичей, Герасима, проповедовавшего в окрестностях Вологды (XII век), Лазаря, крестившего лопарей (саамов), Стефана, крестившего пермяков. Архиепископ Гурий и священноиноки Варсонофий и Герман – просветители агарян, то есть казанских татар. Отправляя владыку Гурия в Казань, Иван Грозный снабдил его грамотой, в которой предписывалось: «Всех заблуждающихся овец, магометан и язычников приводить в разум истины, то есть обращать во святую веру кротким и сердечным убеждением в ее истинности и божественности, избегая при этом всякой принудительности, грубой настойчивости и угроз».

Эта политика, рекомендованная суровым самодержцем, ставшим первым российским помазанником Божиим, нашла свое продолжение в наше время. Наглядным свидетельством тому может служить награждение Патриархом Московским и Всея Руси Алексием II президента Республики Татарстан М. Шаймиева православным орденом как знак признания его заслуг в создании благоприятных условий мирного существования людей с различными религиозными убеждениями, главным образом православных и мусульман.

К сожалению, не во всех выделившихся из состава бывшего СССР республиках складывается столь благоприятная атмосфера. Всем нам памятны осквернения православных храмов, взятие в заложники и убийства священников в Чечне. В нелегких условиях находятся православные в Таджикистане. Местные боевики неоднократно покушались там на жизнь духовных пастырей.

Более «интеллигентным» способом происходит давление на нашу Православную церковь в «цивилизованной» Эстонии, где ее просто лишают законного имущества. Беспрецедентная по своей уникальности ситуация сложилась на Украине. Там, помимо РПЦ при Московском патриархате, действуют еще три претендующие на главенствующую роль самозваные церкви: автокефальная, при Киевском патриархате и униатская. Прикрываясь именем Христа, они вместе с тем нарушают вторую заповедь, данную Богом, ненавидя ближних своих. Казалось бы, этот враждебный настрой должен был бы насторожить верующих людей, последовавших за раскольниками, но, увы, пока этого не происходит.

Русская Православная церковь на протяжении всей своей истории никогда не занималась прозелитизмом, что свойственно католикам и протестантам. Представители различных народов, проживающих на территории России, принимали православие, наблюдая за благочестивой и подвижнической жизнью христианских священнослужителей и проповедников. Очень часто они находили в их лице помощь и сочувствие в постигших их несчастиях, а также защитников против произвола местных властей.

Начиная с IX века происходит становление Русской православной церкви по форме национальной. В период Древней Руси русские предпринимали неоднократные попытки посадить на киевский метрополичий престол не присылаемого из Константинополя грека, а своего русского священника. Однако эти попытки долго заканчивались безрезультатно. Ситуация изменилась в конце XV столетия, когда Византия оказалась втянутой в смертельную схватку с турками-сельджуками. Византийским императорам и церковным иерархам было не до Руси. Посланный в Москву из Константинополя митрополит Исидор – известный сторонник соединения церквей, католической и православной, неоднократно писал доносы в Константинополь на неуважительное отношение к нему со стороны московских властей и церковного клира. В 1437 году он под видом поездки на духовный собор во Флоренцию отбыл из Москвы. Митрополичий престол фактически остался бесхозным, и он был замещен русским иерархом.

С этого времени на Русскую православную церковь свалилась огромная ответственность. Теперь она отвечала не только за души своих мирян, но и за судьбу православия во всем мире. Особенно после того, как в середине XV века Византия пала и сельджуки взяли Константинополь. Собор Святой Софии был осквернен. Византийское православное духовенство оказалось в притеснении, дело доходило до его физического уничтожения. Именно в этот-то период и появилась знаменитая идея игумена псковского монастыря Филофея о Москве – третьем Риме. Вот как эту идею излагает сам Филофей в письме к Ивану III: «Церковь старого Рима пала неверием аполлинариевой ереси, второго же Рима – константинопольскую церковь иссекли секирами агаряне, Сия же ныне третьего, нового Рима – державного твоего царствия – святая соборная апостольская церковь во всей поднебесной паче солнца светится. И да ведает твоя держава, благочестивый царь, что все царства православной христианской веры сошлись в твое единое царство: один ты во всей поднебесной христианам царь… Блюди же и внемли, благочестивый царь, что все христианские царства сошлись в твое единое, что два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не быть; твое христианское царство уже иным не достанется». Таким образом, русский царь должен был соблюсти единственный, сохранившийся в мире остаток истинного православия – нерушимым до второго пришествия Христова.

Становясь национальной, Русская православная церковь одновременно становилась и государственной. Она признавала над собой верховенство государства, входила в рамки московских правительственных учреждений. В обосновании идеи национальной государственной церкви особую роль сыграли три православных иерарха XVI столетия: игумен Волоколамского монастыря Иосиф Санин и два митрополита – Даниил и Макарий. Представители трех поколений, сменивших друг друга в промежуток от конца XV до конца XVI столетий, эти три церковных деятеля поочередно передавали друг другу идею защиты государственной церкви.

Будучи типичными представителями русской образованности и русского благочестия XVI века, Иосиф, Даниил и Макарий выступали за сохранение старины и преданность форме, букве, обряду. Не было для этого направления РПЦ большего врага, чем критическое отношение к установившейся традиции. «Всем страстям мати – мнение; мнение – второе падение», – таким был основной взгляд Иосифа. Этим страхом перед проклятым мнением, боязнью сказать что-нибудь от себя была проникнута вся литературная деятельность Иосифа, Даниила и Макария. Все, что писатель говорит, он должен говорить «от книг», то есть писать не свои литературные тексты, а составлять их путем выписок из божественных писаний.

В произведениях Иосифа эти выписки нанизывались на одну общую мысль и перемежались довольно искусными рассуждениями. В поучениях и посланиях Даниила собственные рассуждения уже свелись к нескольким вступительным замечаниям, нередко сливавшимся с простым оглавлением, и заканчивались заключительной моралью, часто не связанной с темой того или иного послания. Остальные тексты Даниила представляли собой груду опять-таки порой плохо связанных между собой тематической нитью выписок и цитат. Наконец Макарий задумывает и выполняет свои знаменитые Четьи-Минеи, долженствовавшие, по мысли их составителя, представлять собой своеобразную энциклопедию древнерусской письменности или, по выражению их автора, «вся святые книги, которые обретаются в русской земле».

Одновременно иерархи Православной церкви этого, как мы его назвали, традиционалистского направления развернули активную борьбу с различными ересями – так называемых жидовствующих, центр которых находился в Великом Новгороде, а суть позиции в необходимости под видом активного изучения Библии или Ветхого завета ввести в Православие элементы иудаизма; нестяжателями, лидер которых весьма популярный среди простых верующих Нил Сорский проповедовал идеи аскетизма, а фактически изъятие церковной собственности и сближение церковных иерархов с крестьянской массой. Были и другие менее заметные сектантские и полусектантские течения. Официальная РПЦ, возглавляемая Иосифом, все их разгромила. В 1589 году на Руси был введен пост Патриарха Московского и Всея Руси. Так завершилось становление и развитие Русской православной церкви, оцерковливание Руси – России. Именно в XVI веке появилось и вошло прочно на века понятие Святая Русь.

О чем говорят все эти факты? Прежде всего о том, что будучи частью русской культуры и духовности, православие активнейшим образом не просто влияло на культуру, а непосредственно формировало ее, задавая своеобразные каноны культурного развития русской нации. И делало это, в отличие от католичества и протестантизма, не силой оружия, а силой убеждения и бескорыстного служения Отечеству. То есть и тут мы можем сказать со всей определенностью – православие выступает как сердцевина державной духовности, как ее комплектующая часть, определяя параметры державности и ее основные ценности.

Произведенное большевистскими космополитами отделение Православной церкви от государства в январе 1918 года на первый взгляд не предвещало ничего опасного. Ну отделили церковь от государства и школы, ну и ладно. Само по себе такое отделение на примере других стран проходило вполне достойно. Что означает отделение? То, что государство и церковь берут на себя взаимные обязательства, делегируя друг другу часть прав. Ну, например, государство не вправе контролировать отношение своих граждан к религии; оно не вмешивается во внутрицерковную жизнь; не оказывает церкви материальной помощи. Церковь, в свою очередь, не выполняет государственных функций; не вмешивается в дела государства и так далее. Казалось бы, что тут особенного? Но это только кажется. Когда же речь заходит о России, то все, что кажется, обретает такую окраску, от которой мало не покажется.

Был такой писатель в Советской России Артем Веселый. В 1937 году его расстреляли. Чем знаменит, спросите? Он написал объемистую книгу «Россия, кровью умытая». Так вот, большевистский декрет об отделении церкви от государства залил Православную церковь кровью ее священников и миллионов паствы.

В журнале «Социально-гуманитарные знания» (№ 3, 1999) приводятся жуткие факты. Вот лишь некоторые из них.

Декрет от 23 января 1918 года лишил церковь экономической базы, установив, что все церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Имущество этих организаций объявлялось народным достоянием и переходило в государственную собственность. Местные и центральные органы государственной власти могли предоставлять религиозным обществам здания и предметы, предназначенные для богослужения, лишь в пользование. Советская власть лишила религиозные объединения и общества прав юридических лиц. В области политических отношений декрет предусматривал, что все действия правовых установлений не должны сопровождаться какими-либо религиозными обрядами и церемониями. Отменялись религиозные клятвы или присяги.

В сфере юридической у церкви было изъято право регистрировать акты гражданского состояния. Она также лишалась государственного финансирования. Декрет закреплял отделение школы от церкви, то есть граждане могли обучать своих детей религии и обучаться сами только в частном порядке. Таким образом, церкви не отводилось никакого места в государственно-правовых отношениях. Свобода же совести трактовалась не только как свобода вероисповедания, но и как свобода атеизма. Важно подчеркнуть, что провозглашенный светский характер Советского государства превратился по существу в воинствующий атеизм. В годы советской власти Русской православной церкви и другим конфессиям пришлось пережить настоящий геноцид: храмы и другие здания, предназначенные для богослужения, разрушались, иконы и религиозная литература сжигались или вывозились за рубеж, уничтожались высшие религиозные иерархи и даже рядовые верующие. Особым гонениям подверглось православие, очевидно, как государственная в прошлом религия. По материалам Комитета государственной безопасности, Центрального партийного архива и Государственного исторического архива СССР, только за десятилетие – с 1930 по 1940 годы – была уничтожена треть всех российских церквей. С их куполов смывали позолоту, отбирали ценности, накопленные веками. В печати приводились сведения о том, что только с куполов Храма Христа Спасителя было «намыто» 422 кг золота.

Теперь стало широко известно секретное письмо Ленина Молотову для членов Политбюро ЦК РКП(б) от 19 марта 1922 года, где с потрясающим цинизмом вождь мирового пролетариата предлагал воспользоваться страшным бедствием страны – голодом 1921–1922 годов – для грабежа церквей и расправы со священнослужителями. При этом церковные ценности предлагалось использовать для государственной работы и укрепления международного положения партии и государства. Одновременно рекомендовалось расстреливать как можно «большее число представителей духовенства и реакционной буржуазии». «Надо, – писал Ленин, – именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».

Письмо Ленина послужило основой плана уничтожения церкви, на которую большевики неизменно смотрели, по образному выражению одной из газет, «сквозь прорезь прицела». План уничтожения церкви предложил Политбюро 30 марта 1922 года Троцкий, который с присущим ему иезуитством, помимо прямого преследования и насилия по отношению к церкви, разработал мероприятия по разложению церкви с помощью различных обновленческих течений внутри нее. Все последующие годы ознаменовались безрассудными арестами, расправами и расстрелами священнослужителей.

Нельзя, однако, думать, что подобная политика советской власти не встречала никакого сопротивления. Вызывает восхищение гражданское мужество патриарха Тихона, который в первую годовщину Октября обратился с изобличительным письмом в СНК. «Вы разделили весь народ, – писал он, – на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христа вы открыто заменили ненавистью и вместо мира искусственно разожгли классовую вражду… Вы обещали свободу… Во всяком потворничестве низменным страстям толпы, в беззаконности убийств, грабежей заключается дарованная вами свобода».

Справедливости ради надо отметить, что в период Великой Отечественной войны 1941–1945 годов с учетом большой патриотической деятельности Православной церкви произошла определенная нормализация отношений между нею и государством. В частности, особым правительственным актом в 1944 году религиозным организациям было предоставлено право с разрешения государственных органов строить, арендовать или покупать необходимые для их нужд помещения, приобретать транспортные средства, открывать специальные духовные школы, готовить кадры священнослужителей, создавать мастерские для изготовления предметов культа, издавать религиозную литературу. Отношения государства постепенно нормализовались и со всеми другими крупными конфессиями – мусульманской, буддистской, иудейской, римско-католической и др.

Однако от удара большевиков церковь не оправилась и до сих пор. Церковь разучилась говорить с обществом без посредства государства. Государство по поручению церкви боролось с ересями, финансировало и организовывало церковно-приходское образование. Сегодня церковь должна это делать сама. Я имею в виду прежде всего борьбу с ересями. Но, увы, наши современные иерархи порой очень слабо справляются с этими функциями.

Не лучше обстоят дела и с участием церкви в культурной жизни. Фактически православие не может интегрироваться в широкие общества. Православная идеология и культура фактически не распространяются дальше православных храмов. Слабо участвует церковь и в пропаганде православия. СМИ и ТВ церкви фактически недоступны. Ну да ничего. Полагаю, что эти недоработки носят временный характер.