Большая ловитва

А взамен погубленного капища был срочно обустроен некий постоялый двор для избранных торговых гостей, прибывавших в Чернигов со своими товарами, равно для именитых чинов, странствующих по служебным надобностям от Киева через Чернигов до Новгорода и иных дальних земель Киевского княжества, останавливаясь и на обратном пути.

От чуждых взглядов и самовольных проникновений его оберегали высокий частокол, а на нем – охрана, на треть конная, при луках со стрелами, копьях и боевых топорах. Отныне никто из простолюдинов не смел и приблизиться к оному месту!

Вот она, бесовщина-то! Ведь Булгак, изничтожив то капище с согласия воеводы, предал свою веру еще до Владимира-князя, изменив ей при нем уже вторично.

Сразу за воротами тесовыми встречали прибывших красны девицы в румянах на ланитах. И сказывали мне достоверные люди, были они столь пригожи, что и глаз не оторвать! Понеже понимал Булгак-подлец толк в красе девичьей, перепортив многих из тех красавиц.

Вслед вели в главный дом постоялого двора – к столам, накрытым, объявляя, что воевода привечает драгих гостей по законам черниговского гостеприимства, а не присутствует здесь сам, поелику весь в делах неустанных.

А уж столы-то подлинно ломились! Сказываю и тут, со слов доверенных людей, что были в прислуге на тех пирах, вкушая позде объедки. Помимо всем известных яств, выставляли журавлей с пряной зеленью, перепелов с чесночной подливой, кукушек, жареных в меде, грибы особого засола, зайцев в лапше и гусиные потрошки с хреном. Завершали обычно медовыми пряниками и коврижками. Остального, о чем баяли мне, уж и не упомню. А рыбного не жалую, вне заданий скрытных, посему и не запоминал о нем.

Бывало, что засыпали на столах, бывало, что и под лавки рушились. И понятно, отчего: столько ставленого меда выпить токмо богатырям под силу!

Тех же, кто оказывался богатырями, приглашали, по завершении трапезы, попариться в совершенно секретной мыльне, где ожидали их красны девицы, нагие. Однако не те, кои встречали на пороге, а куда боле искушенные, состоявшие при этом и на тайном осведомлении у Булгака, запоминая все, что неосторожно было сказано в хмельном пылу утех, и докладывая вслед.

Добавлю, что небольшой пруд рядом – для охлаждения в нем распаренных докрасна тел, был вырыт, по распоряжению святотатца Булгака, на месте священного родника.

Отъезжая, гости, вконец изнуренные яствами и ставленым медом, а посетители конспиративной мыльни и любострастием, обращались к Булгаку – главному распорядителю на пирах сиих, со словами признательности, ежели могли еще шевелить языками. Однако тот, гадюка лесная, потупив зенки свои в изображении скромности, ответствовал: мол, он-то что! – верный слуга у воеводы. А воеводе черниговскому, славному, и за стол присесть некогда – лишь распорядиться, дабы о гостях озаботились. Не бывает иных таковых радетелей во благо князя Ярополка во всем княжестве Киевском!

Понятливые гости солидарно покачивали главами и мотали на ус: дескать, надобно прославить сего начальствующего в Чернигове по всем городам и весям, дабы и впредь так же встречали их здесь яствами, ставленым медом и прелестницами без одежд.

Сице и взошел Булгак! – трех лет с тремя зимами хватило ему с лихвой. Когда ж воевода призван был ко двору князя Ярополка и укрепился в силе, то добился перевода Булгака в киевский сыск с пожалованием в тиуна. Не из благодарности за великие услуги, а из опасения, что осведомленный в его прошлом Булгак непременно прильнет к новому воеводе в Чернигове и может многое поведать тому о прежнем…

«Говорлив он просто избыточно! – решил в уме Молчан в укоризну старшему своему родичу. – Опять его понесло! Елико можно-то? Когда ж до сути дойдет?!»

И в досаде, высказал, не без ехидства:

– Разумею я, окончилось тем, что оная гадюка лесная вышла на след твоего начальствующего…

– Не на его, а на мой! – запальчиво высказал старший родич, будто и не заметив явной издевки. Хотя тут же добавил:

– Однако передумал я. Долог сей рассказ. Вот отловим Булгака, тогда и расскажу, не спеша…

XXVII

Решив последовать совету внутреннего гласа, Молчан еще раз припомнил наставления Путяты за три дня до убытия на торг, а уже оттуда – перемещения в гавань на реке Москве.

Старший родич довел тогда, где находится место встречи, кое изменить нельзя. Однако допрежь надобно было обследовать подходы к нему, помня, когда и с каковой стороны сворачивать с улицы Меса, а затем пройти до двухсот шагов по тому проулку. И не останавливаться, увидев домишко с прибитым вверху деревянной двери, уплотненной железным листом, мужским сапожком с приметной заплатой, а следовать вперед, не подавая виду.

Второе, на что обратить внимание: приоткрыта ли сия массивная дверь примерно на палец – будто бы для доступа свежего воздуха.

Ежели приоткрыта она именно на палец, можно зайти в другой раз, не опасаясь засады. Аще ж приоткрыта много шире, либо закрыта, нельзя заходить ни в коем разе! Иначе – не избежать роковой оплошки!

А к чему приводит короткая память на здравые наставления, ведают ноне даже дети, памятуя огорчительный пример небезызвестного профессора Плейшнера, понапрасну утратившего бдительность, в прямое отличие от наделенного чисто нордическим характером штандартенфюрера Макса Отто фон Штирлица – по-простому, по-нашенски, Юстаса для Алекса.

А еще подсказал Путята, допуская, что за младшим его родичем пойдут «топтуны», измотать их на улице Меса и ближних к ней трех огромных рынках бесчисленными подходами к торговым точкам.

Дал и рекомендации по незаметному определению, отслеживают ли его, а вслед и попробовать оторваться – точно не получится с трех начальных попыток, однако на девятой-десятой – вполне возможно, ведь новичкам нередко везет по первости! И припомнив посылы те, твердо решил Молчан внять им…

«Не напрасно ли я уверовал в ловкость Басалая? Вдруг и он оплошает днесь? – задумался Фома, заканчивая утреннюю трапезу. – Что тогда? А тогда Басалай с ним и Никетос, снимая с себя ответственность и опасаясь урезания доли, запросто могут донести в сыск, что не известил его о подозрительном чужеземце. Ведь подлецы оба!

Как избежать сего? Ясно, по отчету Басалая, что завтра уломаю сего торгового гостя приступить к ознакомлению с подопечными моими из гулявых дев, подготовляя момент полного опустошения его мошны под видом налета неизвестных злодеев. Однако не спасусь тем от гнева сыска, а нечем мне откупиться ноне… А! Сообразил! Надо бить челом Юлии! – она и разрулит».

Будущая вамп Молчана состояла оперативником Секретной службы ромеев с лицензией на обольщение, специализируясь на дипломатических представителях из иных пределов, прибывающих ко двору василевса с официальными визитами. А последующими шантажами занималась уже не она.

Официально Юлия числилась женой Пахомия – неприметного чиновника среднего звена, состоявшего для особых поручений при дромологофете, курировавшем в империи почту, разведку и дипломатию.

На деле же была птицей высокого полета, хотя и засекреченной! Ибо ромейкам запрещалось состоять на государственной службе; им дозволялись лишь ведение домашнего хозяйства, продолжение рода, розничная торговля, монашество и услаждение ромеев.

Однако имперские спецслужбы закрывали зенки на гендерные ограничения, полагая их зряшными!

Ибо кого из потенциальных объектов вербовки – приверженцев гетеросексуальной ориентации, мог соблазнить тот же чахлый Пахомий – в парике из-за убыли в собственных власах? Смешно и баять…

Совсем иное дело – прекрасная Юлия с крутыми бедрами и персями, строго перпендикулярными тулову, пышущая здоровьем и темпераментом!

Да и не обходится общемировая практика тайных профессиональных сообществ без привлечения бойких прелестниц, прошедших интенсивную спецподготовку под началом заслуженных мастериц горячего интимного цеха, для организации «медовых ловушек», вельми чреватых для тех, кто угодил в них.

Послужной список рыжеволосой подвижницы сей нелегкой профессии, благородной и жизненно необходимой для актуальных разведывательных нужд, требовавшей особливых умений и специфических навыков, отличался широтой охвата и подлинным интернационализмом прямого действия! Поелику числились в нем арабы, венецианцы, генуэзцы, франки, болгары, мадьяры, норманны, англы, русы и аборигены Черной Африки.

И за пять лет беспорочной службы случился у нее лишь один прокол, когда личный секретарь посла Священной Римской Империи Германской Нации опочил в ее объятиях уже на первом тайном свидании, понеже отказало сердце, а не успели его завербовать, хотя зело рассчитывали на получение конфиденциальной информации о порочных наклонностях его начальствующего.

По результатам тайного расследования сего прискорбного инцидента зеленоглазой Юлии с вычерненными, согласно тогдашней моде бровями, объявили выговор без занесения в личное дело.

А в отдельном письменном приказе – под роспись, ей указали – в замысловатой стилистике канцелярита, не всегда доступной нормальному разуму, однако легко понимаемой искушенными знатоками:

а) всецело отдаваясь служебному долгу и объектам разработки, постоянно помнить о делах скрытной государственной надобности, соблюдая их приоритет над личными потребностями и пресекая в себе бесконтрольную импульсивность;

б) в целях профилактики летальности при исполнении, избегая срыва задания и возможных дипломатических осложнений, срочно переходить на щадящую мануальную терапию – с отказом от традиционных и нетрадиционных техник и поз, либо пренебречь и оной, при возникновении у подопечных сильной грудной боли, падения пульса, одышки, обильного потоотделения, синюшности, протяжных хрипов, конвульсий и очевидного закатывания глаз;

в) в случае клинической кончины приступить к реанимационным мероприятиям по прилагаемой методике, включая экстренное очищение желудка и обильное кровопускание, для чего, следуя на оперативную близость, иметь при себе заправленную спринцовку надлежащей емкости и добротно заточенный ланцет…

«Врешь, не уйдешь! Понапрасну тужишься!» – мысленно постановил Басалай, отслеживая попытки отрыва от него объекта, выдающего себя за купца – возможно, что и в самом деле из вятичей, коего заподозрил он уже в первый день их знакомства.

Та самоуверенность, спесивая, базировалась на твердом убеждении Басалая, что доподлинно знает он технику наружного наблюдения и типовые уловки тех, кто пытается обдурить самоотверженных бойцов невидимого внутреннего фронта, идущих по следу, аки гончие, не реагируя и на насущные утробные позывы, однако не стаей, а чаще порознь, и не подавая гласа.

Он и сам нештатно промышлял по сей части, регулярно скрадывая подозрительных лиц по заказам ромейского сыска. А в качестве оперативника Секретной службы Киевского княжества, ноне контролирующего в главном порту Константинополя прибытия-убытия торговых судов и тех пассажиров, что вызывали особливый интерес.

Да и его самого интенсивно «пасли» в прошлом не в одной спецкомандировке. «Наружка» свеев, помнится, буквально по пятам ходила!

Заподозрен же был сей, уверяющий, что торговый он гость из Земли вятичей, из-за несоответствия его психологическому портрету истинного купчины, по определению являющемуся законченным жлобом.

И не мог натуральный торгаш согласиться, без пререканий и сбивания цены, на гонорар толмача в каждодневный кератий, что на три фоллиса боле типовой таксы!

А то мотовство в таверне? Редкостны купцы, оплачивающие за иных!

Стало быть, и подлинная личина оного, именующего себя Молчаном, похоже, отнюдь не торговая…

А и Молчан пребывал тогда в азарте!