Большая ловитва

Все же бессонной ночью нашел он, как и начальствующим преподнести, и обойтись без упоминания Белославы. Для основательной подготовки требовалось всего три дня с вечерами. А вслед: герой он! И в наградах…

LI

И кольнуло в сердце Доброгневе, когда осмотрелась она по выходе! Поодаль иных в обозе, стояла телега, рядом с коей увидела она Некраса, мужа той самой Млады. А кто она, и сколь тосковал о ней Молчан в первые годы их семейной жизни, Доброгнева ведала доподлинно.

Ведь еще девчушкой на пороге отроческого возраста, тайно влюбленной в Молчана, наблюдала она Некраса, тогдашнего его задушевного друга, а уж о Младе, завидовала коей и ревновала к ней, даже и баять нечего!

Однако, взяв себя в руце и не выдавая огорчения, подошла она к Молчану, вся прихорошенная и в жемчужном ожерелье, самом дорогом для сердца ее и заветном, и молвила при всех:

– Муж мой, любимый и желанный, прими сие в дорогу оберегом!

И протянула ему жемчужину на раскрытой длани своей.

– Исхитрилась изъять из ожерелья, не повредив его! Лучшая у мя жена! – подумал Молчан, растроганный.

И обняв ее, тоже при всех, поцеловал в уста сахарные…

Едва последняя телега обоза въехала в лес, Молчан определил: «Пора!» И громогласно отдал команду: всем спешиться и подойти к нему.

Когда исполнили и обступили начальствующего своего, открыл им он:

– Дабы не было в городище перетолков, когда выезжали мы, решил чуть отсрочить известие особливой важности. В канун отъезда оповестили меня, что в пути может ожидать нас разбойничья засада!

И будто бы, сии лиходеи состоят под началом Жихоря – жил некогда таковой, не столь далече… Случится сие доподлинно, иль нет, не ведаю. Однако обязан уведомить вас о том предостережении.

Немного было сил в нашем обозе еще сначала. Ноне и они убыли. Отказались четверо, а добавились двое. И получается: двенадесять на семи телегах да конных трое. Напади разбойники, будет их, предполагаю, гораздо боле.

Ежели вернемся, никто не осудит нас, а родные еще и обрадуются. Однако и товар останется непроданным.

Аще возобновим движение на торг и доберемся туда, то, по продаже товара, закупим там кому что надобно. А и риск немал! Добавлю, что могут напасть на нас не днесь, а при возвращении.

Рассудите сами: продолжать нам путь, либо повернуть обратно. Сам я встревать не буду: соглашусь с вашей волей…

– А что, дружина моя, не пора ль рассудить нам, как обоз встретить, дабы никто не ушел? – обратился к разбойничкам Жихорь, давний знакомец наш, известный в банде вожак ее, Берсенем. – Осьмой, с тебя начну. Излагай!

И взяв в кулак лохматую браду, кою любому уважающему себя вятичу полагалось в нормальных условиях расчесывать каждый день, а хорошо бы и умасливать ее в самом буквальном смысле, ведь оберегала она мужскую силу от износа, и зело немаловажно сие, Осьмой изложил свое суждение:

– Буде налетим с обеих сторон, застав врасплох, никто не уйдет!

– Врасплох отнюдь не получится! – огорошил его Берсень. – Предупреждены они, и настороже будут.

– Предупреждены? Кем? Кто ж сей изменник? – встрепенулся Осьмой, а с ним и остальные.

– Мной, – поведал Берсень самым спокойным тоном. – И не измена сие, а хитрый замысел, ослабляющий обозных.

– Да рази ж не измена, ежели предупреждены они?! – раздалось возмущенное восклицание из второго ряда.

– Отзынь, Гудим, не то осажу тебя, будто лошадь, еще и плетью угощу! Допрежь выслушай, а суди вслед! И прочие помолчите! – вразумил Берсень разбойный коллектив, демонстративно не отрывая десницу от шаровидного с четырьмя шипами навершия булавы – знака его начальствования, рукоять коей была засунута за пояс.

– Внимайте, – продолжил он, – и соображайте хотя бы иногда! Обоз намечался из десяти телег и троих верховых в сопровождении.

Всего получалось у них пятнадесять вооруженных. Однако меж ними и бывалые, изведавшие ратный бой, и каждый из оных не уступит двоим из наших.

Много ли нас? Двадесять, однако трое – новички в ратном деле. Аще без кривды, а никогда не кривлю с вами, то равными получаются силы. Стало быть, когда налетим, окажутся и те, кто живота лишится, и ты, Гудим, первым!

– Отчего ж первый я? Почто мне смерть сулишь? – взвился, не утерпев, первый кандидат в покойники.

– Оттого, что неумел ты с оружием и бесполезен при налете. С зимы с нами, а не овладел даже кистенем. Чаще попадаешь гирькой по самому себе вместо обозных! – объяснил Берсень, начиная вскипать, ибо не терпел вольностей подчиненных, когда держал пред ними слово. – И бесчестишь дружину нашу своей подлостью!

– Явная лжа! Нет во мне изъянов! Сам-то каков? – завопил Гудим, зримо выходя из подчинения. И Берсень ощутил: аще навек тут же не прекратить сего бузотера, натворит делов и сорвет весь замысел!

– Не лжа, отнюдь! – огласил он сурово и зычно. – Когда бой, ты за иными прячешься. А едва сбирают для общего дележа по справедливости, утаиваешь от добычи часть! Нет греха большего, чем обездолить честнейших своих товарищей по доблестному разбойному промыслу, ты же из их долей крадешь!

Зачем у тебя в портах внутренний карман, тайный?

Затем, что прячешь там уворованное от нас!

Эй, ближние к нему, тащите с него порты, да сами узрите! Забейте ему кляп, дабы не мешал уличать его, да покрепче держите!

Когда же исполнили они, вывернув тот карман у трепыхавшегося Гудима, узрели два браслета серебряных, три цепочки из того же металла, ровно девять резан и даже серебряную гривну на шею.

– Ясно с ним! Может, и прочие таковые? – негодуя, спросил вожак.

И затрепетали прочие, взирая на мычащего что-то Гудима, и представив аналогичную укоризну для себя! Ибо потаенные карманы для скрытных заначек из общей добычи, были у каждого из них, что не являлось для Берсеня тайной.

– Всем таковым скажу: отличитесь в бою, прощу любой грех, и даже никого досматривать не стану, – успокоил их он. – Однако не прощу сию крысу!

Гудим не токмо обкрадывает вас, еще и козни строит! Топорами по спинам уготовляет вам, други!

Предаст за медовухи ковш! За резану перережет выю!

Погубит всех, шкуру свою спасая! Рад будет мукам вашим!

Кончай его!

И верно рассчитал Берсень! Мигом прикончили! Ибо любую толпу – большую иль малую, нетрудно направлять, куда захочется, накалив ее эмоциями, где не должно быть иных смыслов, опричь чисто животных…

Вслед продолжил он:

– Доводя чрез старого знакомого своего еще с детства, что нападем на тот обоз, чего добивался я? Ослабления силы обозных и уменьшения потерь наших – вот чего! Не ведаю, елико из них доподлинно напугались, узнав о нашем нападении на их пути, однако уверен: под половину, а то и боле. Понеже помню, каковые живут в городище сем: немногие там отважны.

Ожидая подозрения, что предаю, собой я жертвовал, вас спасая. Ведь и поймать меня могли в городище! А вы чуть не вняли Гудиму, крысе…

Зрю на вас, и омрачаюсь! Досадую от неблагодарности сей! И мыслю: не презреть ли мне таковых, да покинуть! Не возражаю, дабы другой начальствует над вами: скорее окажетесь на колах…

Враз опечалилась вся ватага, придя в уныние от прямой и явной угрозы. Ведь найди еще столь добычливого вожака! Да и отнюдь не прельщала озвученная перспектива.

А первым возопил Осьмой: