Превратности судьбы

Мы так и расстались, ни о чём не договорившись. Правда, он обещал подумать над тем, что я ему предложил. Что ж, подождём, время пока терпит.

После его ухода я, сидя в кафе, снова прокручивал в голове всю эту историю. Я попытался представить себе, какие чувства испытывает Серж сейчас, после того, как Катрин его покинула. Что это – злость, разочарование, обида? А может быть, понял вдруг, что одурачен, и вот прикидывает, как бы отомстить? Да нет, скорее всего, ничего такого нет. В его характере я досконально разобрался, и для меня вывод очевиден. Как бы он ни предан был науке, однако важнейшую роль играет для него семья. В данном случае – родной брат, оказавшийся в беде.

Ну а Катрин… Несколько лет совместной жизни тоже что-то значат, но жертвовать ради неё всем остальным он, конечно же, не станет. Я думаю, смирится. А после завершения своего исследования, после того, как напишет книгу и наконец-то обретёт желаемые, столь ценные для него звания и премии, найдёт себе какую-нибудь юную мадемуазель. Она сама подойдёт к нему однажды, ну скажем, после лекции в университете, и так на него посмотрит, что бедный Серж опять не устоит.

Положим, я на требование адвоката наплюю. Но как избавить Катрин от возможных осложнений? Придётся, как принято говорить, узаконить наши отношения. Однако тут следует иметь в виду, что Сержу сейчас не до развода, он с головой увяз в проблемах брата, причём от этого его отвлекать нельзя. И только потом, когда с братом всё закончится, развод можно будет оформить, как положено. Впрочем, прощальное письмо Катрин можно рассматривать как просьбу о расторжении их брака.

Но вот что странно. Сначала дочь, теперь вот брат… История в чём-то повторяется. Моя дочь, как выяснилось, была мнимой, теперь вот вроде бы из небытия возникший брат. Существенное отличие в том, что вряд ли он окажется в постели Сержа. Хотя, кто знает? Чего только в этой жизни не бывает! Если в итоге оба устроятся в Европе, так здесь не исключён даже узаконенный инцест. Кстати, если такой сюжет использую в сценарии или в романе, Пьер будет мной доволен. Ну хотя бы это успокаивает!

Все эти предположения я прокручивал в голове, анализируя их и так и сяк. Вообще-то следовало бы всякие заморочки послать к чертям, однако прав был адвокат – прежняя профессия так или иначе сказывается, и никуда от этого не деться.

А всё же интересно, как реагировала бы Катрин на появление её бывшего мужа здесь? Ну или хотя бы как повела себя при встрече с ним в Париже, что бы сделала? Только представьте себе, он идёт по улице вместе с этим своим братом где-нибудь на Монмартре или на площади Звезды, и вдруг навстречу им – Катрин! Как бы она поступила? Убежала или сделала бы вид, что не заметила? И что мог бы предпринять Серж в этих обстоятельствах – вежливо поздороваться и представить брата? Или стал бы осыпать упрёками, обвинять в бесчестии… Да тут бог знает до чего могло дойти! Я был готов вообразить самые жуткие последствия. Но дело-то всё в том, что вовсе не предполагаемый скандал меня так беспокоил. Меня приводила в ужас сама возможность этой встречи. Даже исчезающе малая вероятность того, что Катрин может возвратиться к Сержу, даже её мысль, допускающая вот такой исход, всё это было для меня мучительнее самой сильной боли. Словно бы там, за этим Рубиконом не оставалось места для меня. Меня там просто не было, и все дела… Вот до чего может довести любовь! А надо ли?

– Тебе не жалко Сержа? – спрашивает меня Катрин.

– С какой стати мне его жалеть?

– А вот мне жалко. Он сейчас один-одинёшенек, ему так одиноко…

– Ну, тут ты не права. Во-первых, с братом должен встретиться. И потом с ним его наука.

– Твоя ирония здесь неуместна. Мне почему-то не по себе. Такое предчувствие, что с ним нехорошее случится.

– И не выдумывай! Всё у них наладится.

Я что-то ещё говорил, пытаясь успокоить Катрин. Но, если честно, судьба Сержа меня уже не волновала. Нечего было из России уезжать, тогда, возможно, обошлось бы без проблем. Впрочем, при ином раскладе я не смог бы встретить здесь, во Франции, Катрин. С другой стороны, если судьбой такая встреча предназначена, тогда какая разница, где она произойдёт – здесь, под Парижем, в этом загородном особняке, или на улицах Гренобля, или же в лифте, где-то на юго-западе Москвы?

Глава 32. Эстер

Похоже, Пьер против наших встреч с Эстер не возражал. Видимо, посчитал, что лучше уж это буду я, чем кто-либо другой, «неблагонадёжный». С другой стороны, чем Пьер с Катрин занимались там, в Париже, я не знал. Но как-то не верилось, что всё сводилось к репетициям, просмотрам, кинопробам. До начала съёмок фильма оставалось несколько недель. Вот всё закончится, а тогда уж я буду решать… В конце концов, свет клином не сошёлся на их доме, и для того, чтобы поработать в спокойной обстановке, есть в мире немало подходящих мест.

И снова мы с Эстер вдвоём. Снова она рассказывает о себе, но многое мне уже известно. Когда же заканчиваются наши любовные ласки, ей хочется поговорить и обо мне.

– Вот ты сказал, что любишь женщин. Конечно, все мужики не без греха, но разве это не мешает твоему настоящему призванию? Ведь ты писатель, должен вроде бы способствовать нравственному просветлению в душах и в умах, – она улыбается, однако я вижу по её глазам, что говорит она вполне серьёзно.

– Эстер, одному богу известно, в чём наше настоящее призвание.

– Ах, вот как!

– Ты еще молода, тебе это трудновато понять… Если честно, то всё, о чём пишу, мне кажется иногда пресным и занудным. А настоящая жизнь должна быть полна приятных неожиданностей и удовольствий. Иначе можно сдохнуть от тоски.

– Это интересно!

Вот ведь заладила! Сплошные знаки восклицания.

– Да что же тут интересного? Проза жизни со временем всем надоедает. Должно быть немного и поэзии…

– Неужели ты несчастлив в любви?

– Да нет, я бы не сказал.

– И всё же я настаиваю – ты талантлив. И всё, что я читала, вовсе не занудно.

– Ты мне льстишь…

– Ох, любите вы, писатели, прибедняться. Ты посмотри на нас, на тех, кто в шоу-бизнесе, тут всё совсем наоборот, сплошной пиар …

– На мой взгляд, если книга плохая, её никакая реклама не исправит.

– А расскажи мне, как ты пишешь? Наверное, сидишь в тёплой ванне, ешь яблоки и…

– Да вовсе нет! – не хватало ещё, чтобы меня сравнивали с Агатой Кристи.

– Ну расскажи!

– Да, в сущности, тут ничего особенного. Могу писать и дома, и в дороге, и даже на прогулке иногда записываю, если в голову приходит мысль. Бывает и так, что среди ночи проснусь и целую страницу тут же накатаю…

– А как всё начинается? Замысел – это понятно. А дальше как?

– Потом пишу начало и конец. Если впечатляет, то заполняю то, что между…

– Как просто! Если тебя послушать, то писателем может стать каждый человек.

Святая простота! Так бы я сказал, если речь шла не об Эстер. Нет, тут скорее крайне примитивный взгляд на творчество. Господи, нашёл с кем это обсуждать! Да что с неё взять, кроме того, что можно получить от красивой женщины? Однако тема очень интересная, только поэтому и продолжал:

– Это не так. Например, человек рационального склада ума никогда писателем не станет. Он находится в плену твёрдо усвоенных им понятий – вот это можно написать, а то категорически нельзя. Безумная идея, способная, образно говоря, перевернуть весь мир, никогда не придёт такому человеку в голову. Ему никогда не стать писателем, даже если напечатает десятка два томов.

– Так кто же он тогда?

– Графоман, повествователь, очеркист, просто талантливый журналист…

– Как же ты строг!

– Пойми, нужен талант!

– Ты знаешь, что это такое?

– Талант это вихрь, это безумие!

Безумие – это то, что между нами… Но вот Эстер снова спрашивает:

– Ты уже придумал название для книги обо мне?

– Ещё успеется. Я должен получше разобраться в том, кто ты на самом деле.

– Ну так скорее разбирайся, – говорит Эстер, раскрывая мне объятия.

Можно подумать, что это как-нибудь поможет мне понять…