Превратности судьбы

Кирилл настаивать не стал. Идём к метро. Приятель мой отвалил, встретив на выходе из ресторана подружку, тоже из театра, а я оказался вместе с Верой и Кириллом – мы с ним по бокам, а она посередине. Вера вцепилась в меня так, будто, если б не её тонкая рука, я непременно рухну на тротуар или, в самом лучшем случае, вынужден буду прислонить себя к фонарному столбу. Ну а потом уже, когда они уйдут подальше, стану понемногу сползать, отчаянно цепляясь за столб и скользя кожаной подошвой туфель по мокрому асфальту. А редкие прохожие, глядя не меня, будут покачивать сокрушённо головами – вот ведь какое нынче поколение!

– Как неприятно разочаровываться в людях, – прошептала Вера.

Слова эти были предназначены не мне. И я промолчал, потому как – что уж тут говорить, когда всё предельно ясно сказано? Да я бы последней скотиной чувствовал себя, если бы попытался отбить её у трезвенника, лишить возможности стать невесткой академика… Да что там говорить – не пара я этой славной девочке. Вот завтра протрезвею и не вспомню. Если бы так!

Мысленно пожелав счастья Вере в объятиях Кирилла, я попрощался и нетвёрдой походкой направился назад – выпить на сон грядущий кофейку, выкурить сигарету и, придя домой, погрустить, глядя в телевизор.

К чему я это рассказал? Кирилл, Илья – всё это в далёком прошлом. Но и сейчас я не хотел бы признавать, что отступился от Веры, опасаясь за карьеру. Одно дело, когда отбил девчонку у Ильи, а тут как-никак сын влиятельного академика, который запросто может перекрыть мне кислород. Я ведь тогда ещё не знал, что придётся бросить учёбу в университете и перейти совсем в другие сферы, причём совершенно неожиданно – то ли исполняя свой долг перед Отчизной, то ли по призванию. И вот теперь примерно та же ситуация, которая возникла после встрече с Верой. Материальное благополучие в значительной степени завязано на Пьера – он и с издателем меня когда-то свёл, и поставил фильм по моему сценарию, я уж не говорю о перспективах нашего сотрудничества. И всё это может быть поставлено под удар, стоит лишь Катрин отказать ему вроде бы в незначительной услуге. Эстер, та была куда покладистей, да что говорить, сама юркнула в мою постель, я поначалу и не понял, зачем это ей понадобилось. Что ж, придётся отрабатывать, хотя описывать похождения топ-модели в иной ситуации я бы ни за что не взялся.

И вот ещё о чём теперь подумал. Сравнимо ли то разочарование, которое постигло в тот ужасный вечер Веру, с тем, что я недавно испытал – речь о подслушанном мною разговоре? На первый взгляд, между этими событиями очень мало общего. Одно дело разочароваться в человеке, с которым шапочно знаком, и совсем другое, если вдруг столкнулся с лицемерием, когда лгут, с улыбкой глядя на тебя, заверяют в вечной дружбе, а на поверку всё оказывается совсем не так. Положим, Вере я не лгал. Будь она чуть опытней в отношениях с мужчинами, могла бы догадаться, что напился я не зря. Однако что толку, даже если б поняла? Вместо сожаления возникла бы обида.

А тут несколько иной расклад. Но если по поводу Пьера я не испытывал особенных иллюзий, то вот Эстер я никак не мог простить. Особенно возмутило это её заявление по поводу моей связи со спецслужбами. Тут уже не только разочарование и даже не обида. А я-то, дурень, иной раз, но исключительно после хорошего подпития, даже подумывал о том, чтобы удариться вместе с ней в бега. Пьер со своими претензиями к моему сценарию мне до жути надоел. Да что говорить, надо будет – найду себе более приличного партнёра. Останавливала только мысль: вот напишу обещанную книгу, а после этого зачем я нужен ей? Но что ещё важнее – нужна ли мне она? Страсть мимолётна, это дело ненадёжное.

И вот теперь от этой страсти не осталось и следа.

Глава 34. Зачем?

Но почему я сразу не порвал с Эстер? Казалось бы, тут всё предельно ясно – нет никакого смысла продолжать эту историю, поскольку взаимную симпатию не заменит даже изощрённое притворство. С другой стороны, при чём здесь смысл, если речь идёт об удовольствиях? Ну разве что отвергнутая топ-модель надумает отомстить и поссорит меня с Пьером. Признаюсь, я не стану очень горевать, тем более что такой исход маловероятен. Пьер – это типичный бизнесмен, ему приходится чувства подавлять, когда затронуты деловые интересы. Скорее уж я должен психануть, поскольку такая реакция куда более свойственна писателю.

И всё же откровенно ей сказать, что ничего уже не будет, мне пока что не под силу.

– Ты не хочешь? – спрашивает она.

– Мне кажется, что материала для книги набралось уже достаточно.

– Ах, вот как! Я тебе надоела… – вижу, что слегка обиделась.

– Да нет, что ты! – я сразу не нашёлся, что ответить. – Но, понимаешь, Пьер…

– Господи, какие пустяки! Не обращай внимания.

– Мне всё это не нравится…

– Я и не предполагала, что ты такой стеснительный. Сразу и не скажешь.

Ей смешно, а мне и впрямь не по себе. И надо же было оказаться в подобной ситуации…

– Но я не могу так. Мне кажется, что он всё знает.

– Ну и что? А когда мы вчетвером… там, на полу в гостиной?..

– Это совсем не то. Всё было по-другому.

– Мой бог! Какая тебе разница? Да то же самое, только изменилось место действия. Мы с тобой здесь, а в нашей парижской квартире – там теперь Пьер забавляется с твоей Катрин.

– Не думаю, что так… Ей это не понравилось.

– Ну до чего же у тебя подруга привередливая! – Эстер рассмеялась, а потом спрашивает уже вполне серьёзно: – Ты её любишь?

Вот не хватало ещё объяснять ей, как я отношусь к Катрин. Тем более что самому совсем не просто в этом разобраться. Поэтому и решил ответить вопросом на вопрос:

– А ты? Ты любишь Пьера?

– Конечно! Он меня вполне устраивает.

Тут самое удивительное в том, что ни на секунду не задумалась. Ей всё предельно ясно, сомнения ей неведомы. Весьма невнятно сформулированные обязанности и куча прав! Могу побиться об заклад, что мысли о последствиях её не потревожат. Вот так ребёнок делает всё, что в голову ему взбредёт, пока, наконец, не получит по рукам… И всё же интересно, Пьера тоже эта ситуация устраивает?

– Эстер, ты пойми, я уже не молод. Мне такие конфликты ни к чему.

– Теперь всё ясно! Не хочешь ссориться с продюсером? А вдруг Пьер не захочет ставить фильм по твоему сценарию.

– Ты не права. К тому же нет ещё сценария. То, что ему нужно, я написать не в состоянии, да и не хочу.

– А ты напиши о том, что с нами было. Начни с того, как умыкнул Катрин у живого мужа, потом, как соблазнил меня, ну а в финале вы с Пьером находите, наконец, успокоение… – и замолчала.

– Что ты имеешь в виду?

– Только представь, два рогатых мужика вдвоём, в одной постели…

Эстер хохочет, а мне вовсе не смешно. Хотя с другой стороны, кому-то это может и понравиться…

Возможно, я слишком уж консервативен, быть может, довлеет опыт прошлых лет, но как можно избавиться от того, что словно бы изначально заложено в подкорку, даже помимо моего сознания? И дружба, и любовь – это, что называется, основа моего существования, без них я не могу представить свою жизнь. Даже если что-то мне не удалось, даже если где-то согрешил, я всё равно не в состоянии прожить без этого.

И снова из глубины памяти возникают события давних лет – и Коктебель, и море, и безоблачное небо. Зачем мне это нужно, я не могу понять. Надеюсь, что из воспоминаний сложится сюжет, подходящий для сценария? Или же совсем не так – если становится не по себе, я возвращаюсь к тем временам, когда всё ещё было впереди и верилось, что сбудутся мечты и не придётся всю оставшуюся жизнь искать то, что вроде бы предназначено судьбой, но по какой-то неизвестной мне причине осталось незамеченным.

Вот мы сидим в саду возле дома, за дощатым, грубо сколоченным столом, и пьём молодое крымское вино, закусывая персиками. Мы – это я и мой приятель Саныч, так его однокурсники за солидную внешность называли. Говорим о том, о сём, но в основном разговоры сводились к обсуждению достоинств тех девиц, которых в нашем окружении в то лето было вдоволь. Сразу скажу, что увлечение наукой интимным связям не очень-то способствует, а потому наши познания в этой сфере были явно недостаточны, да что говорить, попросту скудны. Вот характерный пример:

– Ты понимаешь, – с некоторым недоумением в голосе шепчет Саныч, – она мне сделала минет…

– Возможно, у неё были месячные?

– Возможно… Даже и не знаю… Хотя вряд ли.

– А тогда с какой стати не дала?

– Что значит «не дала»? – обиженным тоном спрашивает Саныч.

– Ну, в общем-то, минет это же совсем не то, – я говорю это с видом знатока.

– Кому что нравится…

В тот день мы с ним на пляж так и не выбрались. Он был под впечатлением того, что испытал накануне поздним вечером, меня же заставляла прятаться от глаз людских нелепая, вроде бы ничем не спровоцированная травма. Ну а каким ещё словом это безобразие назвать? Причём безобразие в прямом, буквальном смысле. И всё же я был не в состоянии понять, как так могло случиться, что оказался в объятиях ничем не привлекательной особы. То есть именно я был в её объятиях, а не она…

Губа распухла. Саднит после каждого глотка вина. Но самое грустное совсем не в этом – теперь же днём на пляже в таком виде не покажешься. Да что на пляже – в магазин сбегать надо Саныча просить. И только вечером, в тот самый час, когда я знал, что Лена с Галкой будут дома, решился наконец-то – не для того же ехал за тридевять земель, чтоб сидеть в квартире целый день, скрываясь от ненужных взглядов.

– Ой, что это с тобой? Пчела, что ли, укусила? – Лена явно мне сочувствует.

– Скорее уж змея… – фыркает всё понимающая Галка.