Превратности судьбы

У каждого грешника своё представление о том, что когда-то было, но хотелось бы забыть. Свой образ, со временем принимающий самые удивительные формы. Можно подумать, что старается замаскировать свои грехи… Ну вот и я пытаюсь избавиться от них. Только с одним справишься, как тут же появляется другой, как будто кто-то наладил производство, и так в три смены каждый день, неделями и месяцами…

Причина всех этих раздумий в том, что есть твёрдое желание окончательно расстаться с прошлым. Уж так мне хочется, чтобы не приставали снова с просьбой, которая на поверку окажется заданием, чтобы не припирали к стенке напоминанием о прежних днях, чтобы оставили в покое, чтобы не стало больше ничего… Чтобы столь желанное ощущение свободы вновь возвратилось и больше никогда уже меня не покидало. Но как? Как мне добиться этого? И можно ли в этом мире чувствовать себя свободным?

И вот постепенно приходишь к выводу: сколько себя не уверяй, не успокаивай, всё тщетно. По-прежнему я остаюсь рабом. Рабом своих желаний, рабом неведомых мне обстоятельств. Рабом тех, кто властвует.

Итак, всё будет идти своим путём. Всё будет логично и закон-но. За исключением того, что иногда приходится делать вопреки всему. Однако причём тут я? Разве так сложно обойтись без моего участия? Найдите кого-нибудь покладистее, помоложе.

Я говорю уже словно бы сам с собой, не замечая присутствия Катрин:

– Это время абсурда! Всё шиворот-навыворот…

А всё потому, что от меня требуют разрыва с ней. И вот я словно бы подыскиваю повод. Повод то ли для того, чтобы остаться, то ли для того, чтобы уйти.

Так продолжалось уже несколько дней. Я вновь анализировал и свои, и её поступки, пытаясь отыскать приемлемое для себя решение – такое, которое не стыдно было бы реализовать, такое, в котором бы не пришлось потом раскаяться. Но всё, что смог придумать, только вызывало боль, как будто нечто непоправимое уже произошло. Единственное, что мне оставалось – это листы бумаги, авторучка или ноутбук…

И вот сижу в кресле на веранде, пишу, время от времени через открытую дверь поглядывая на Катрин, лежащую на постели в комнате. Она сбросила с себя простыню и теперь, прекрасная в своей наготе, словно бы пыталась меня соблазнить. Похоже, во сне ей это даже удалось, потому что на лице вдруг появилась довольная улыбка. По обнажённому телу пробежала судорога, рот приоткрылся, ей как будто не хватало воздуха, и вот… И вот всё кончилось, она угомонилась. Тихий сон, ровное, спокойное дыхание. А в саду шорохи листвы, пение заморских птиц… Впрочем, я в голосах птичек не очень разбираюсь.

Тем временем в моей голове опять сомнения. Не может быть всё так прекрасно. Ну вот ещё немного, вот ещё чуть-чуть, и счастье, толком не начавшись, может навсегда закончиться. Это как цветок в оранжерее – если у него гнилые корни, он непременно засохнет, и никакой заботливый садовник не поможет. Даже я…

– Тебе никто не нужен.

Мне кажется, что это говорит она. И я хочу ответить, но не знаю – что. Возможно, стоит лишь произнести какие-то слова, и всё само собой тут же образуется. Но нет, я почти уверен, что не хочу с ней об этом говорить. Зачем, если и без того всё ясно? Ясно, как божий день. Мы же любим с ней друг друга. Наша любовь – такая, какая она есть. Для нас другой любви не существует.

– По-твоему, это любовь?

Любовь, любовь… Что это? Многие пытались разобраться. Вот, скажем, для одних это всего лишь страсть, других увлечь способна только жажда наслаждения. Я даже готов такое допустить, что для кого-то любовь – самопожертвование, желание продолжить жизнь в другом, поскольку собственная жизнь безумно надоела. Всё может быть…

А что если она права? Пусть так, я даже доказательств не потребую. Допустим, мне никто не нужен… Но почему? Должно же быть тому приемлемое объяснение. Что может не устраивать в любви? Глупый вопрос, но без ответа на него, я полагаю, понять мне не удастся ничего.

В сущности, любовь бесплодна. Даже если полна горница детей. Единственный плод нашей любви – это надежда. Надежда на то, что дети будут счастливы. Надежда на то, что в этой жизни когда-нибудь что-то переменится, станет хоть немного лучше. Что будет меньше злобы, зависти, жажды наживы, лицемерия. Что мир станет более подходящим для обитания честных, умных и талантливых людей, для которых дом, страна и вся Земля – это вовсе не поле битвы, а среда их обитания. Да, всё, что нам остаётся – это лишь надеяться.

Однако не даёт покоя мысль: вот кончится вдохновение, и Катрин меня покинет. Зачем я нужен ей, слабый, не способный ни на что? Что толку ей от этого альянса? Неравный брак – это не причина, а всего лишь следствие. Следствие беспомощности, а не любви старика к очаровательной подруге. Да можно ли супружескими узами удержать любовь?! А потому я всё-таки не прав – любовь рождает страх, а не надежду. Потому что надежда приходит и уходит, и возвращается когда-то вновь. Но вот однажды выяснится, что надеяться-то больше не на что. А всё потому, что ушла любовь…

Глава 36. Он

Среди ночи я проснулся. Оказывается, Он опять начал диктовать, а я, вместо того, чтобы заняться делом, лежу в постели, и все мои мысли о другом. Пьер и Катрин ездили в Париж на кинопробы, и снова мы вдвоём с Эстер… Снова её рассказы, на этот раз о детстве, о матери, которая прежде работала в модельном бизнесе, о том, как выскочила замуж, только бы избежать призыва в армию. Ей всё задуманное удалось, а тот бедняга, увы, так и остался с носом – вскоре они развелись, даже обошлось без брачной ночи. Да, похоже, ей всегда всё удавалось.

Но вот что смущает: если только об этом и писать, то никакой книги не получится – будет красивая икона и не более того. Мне же хотелось рассказать о человеке. Жизнь невозможна без противоречий, а пятна есть даже на дневном светиле, не говоря уж о Луне. И вот когда Эстер решится поведать мне о тайном, о том, чего не доверила бы даже своей матери – только тогда можно быть уверенным, что книга у меня получится.

Все эти размышления о том, кем на самом деле является Эстер, могли бы показаться неуместными, даже смешными. Какому нормальному мужику придёт в голову мысль выяснять всю подноготную своей подруги? Однако то, что странно для него, вполне естественно должно быть для писателя. Если бы писал роман – там можно дать волю собственной фантазии, чего-то напридумывать, да просто написать, что в голову придёт, лишь бы это соответствовало заданному образу. Здесь же так нельзя. А потому надо во что бы то ни стало выудить из неё всё, о чём не хочет, не может, отказывается рассказать – только тогда её образ станет достоверным. Проблема в том, как это сделать. С этой мыслью я засыпал и даже во сне, как мне кажется, искал приемлемые варианты. И вот, чем больше думал об Эстер, тем всё менее значимым становился тот подслушанный мною разговор. В конце концов, можно предположить и то, что именно тогда, в разговоре с Пьером, Эстер искусно притворялась, со мной же, напротив, была откровенна, искренна. Да, к этой версии, честно говоря, я и склоняюсь. И кто способен доказать, что я не прав?

Ну а пока не пропустить бы то, что начал диктовать мне Он.

Стараясь не разбудить Катрин, я выбрался из постели, подошёл к столу, открыл свой ноутбук и стал писать, ударяя пальцами по клавиатуре. Слова, фразы, целые страницы слов рождались словно бы без моего участия.

– Погоди. Не так быстро, я не успеваю за тобой, – видимо, сказалась накопившаяся за этот день усталость.

– Нечего было силы растрачивать на пустяки.

– Это не пустяки. Она для меня очень много значит.

– Которая из них?

Вот ведь пристал!

– Ты всё равно не поймёшь.

– Тоже мне, влюблённый. Видали мы таких…

– Ты, может быть, и видел, а у меня это впервые.

– Сразу с двумя? Ха-ха! Ну и насмешил! Стоило дожить до таких седин.

– Да в том-то и дело. Просто раньше было всё не то. Было наслаждение, можно сказать, торжествовала плоть, но…

– Слишком уж высокопарно, пафосно. И что же «но»?

Что ему сказать? Да я и сам ничего не понимаю. И вдруг само собой вырвалось:

– Прежде не было любви.

– Ну а теперь-то есть?

– Может быть… То есть почти наверняка…

– Бедняга!

Ну вот и дождались! Он мне сочувствует! Бесплотный, бестелесный дух. Голос, не имеющий ни рта, ни губ. Только и способен, что складывать слова и задавать ненужные вопросы.

– Не беспокойся, как-нибудь разберусь и с этим.

– Ой ли? То заявляешь, что от страсти не осталось и следа, то словно бы готов признаться ей в любви.

Ну как мне этому чудаку растолковать?

– Да, страсти нет, однако желание осталось.

– Тогда причём же здесь любовь? Неужто для тебя любовь – это удовлетворение собственных желаний?

Вот ведь пристал, как банный лист!

– Мне не понятно, что тебя смущает. Желание любви – это же так естественно!

– То есть желание – это и есть любовь?

– А почему бы нет?

– Ну, ты и загнул!