Фабрика #17

Женщина поняла, что на нее нападать не собираются, и опустила сковороду, занесенную для следующего удара.

– Нельзя без спросу вламываться в чужую квартиру. Можно и по голове получить, – сказала она и потребовала объяснений: – Кто вы и что здесь делаете?

Коренев оценил внешность женщины. По шкале от одного до двенадцати ее зрелая красота потянула на десять. Но при общей симпатичности ее облик вызывал странные ощущения. Будто встречал ее, но давно и при неприятных обстоятельствах.

– Если пообещаете не избивать посудой, я все поясню.

– Объяснитесь, а я решу, бить вас или нет, – она продолжала удерживать сковороду на весу.

– Я живу в соседней квартире на этом же этаже, вот за этой стеной в коридоре – моя спальня… Две недели назад здесь произошло убийство, и так же была открыта дверь. Я вошел и обнаружил на кухне труп. Кровищи разлилось немыслимое количество, – сбивчиво пояснял он и показывал на стол. – А сейчас увидел приоткрытую дверь и удивился, ведь квартира была опечатана. Тайна какая-то…

Женщина не удивилась сумбурному рассказу и сообщила, что никакой тайны нет – она купила эту квартиру. Он удивился, ведь Тамарка ничего не упоминала о продаже.

Выяснилось, что документы в оформлении, но женщина заехала по договоренности и даже порядок не навела. С бумажками дело может затянуться, а где-то жить надо.

– Меня, кстати, Рея зовут, – представилась она и подала руку. Он растерялся и остался стоять истуканом. Она опустила руку.

– Странное имя, не встречал такого, – сказал он, заподозрив, что это короткая форма полного имени. Валерия? Калерия? – Есть что-нибудь холодное, приложить к глазу?

Рея полезла в холодильник и извлекла очередную банку с вишневым повидлом. Кроме повидла, оставшегося от Нины Григорьевны, на полках ничего не было. Приложил склянку к щеке и сидел, наслаждаясь холодком.

Рея предложила чаю. Не отказался, хотя предпочел бы кусок жареного мяса или тарелку супа на бульоне.

Пока чайник закипал на плите, налаживал дружеские отношения с новой соседкой и допытывался, не страшно ли ей жить в квартире, где произошло убийство. Она отвечала, что у мест с подобной историей цена ниже, а сама она равнодушна к таким вещам и ничего не боится.

Тогда он разошелся и в подробностях описал события того дня, когда обнаружил Нину Григорьевну мертвой в собственной кухне. Рея качала головой и удивлялась, но Коренева не оставляло ощущение, что над ним подтрунивают.

– …здесь разлилась целая лужа крови, – показывал он на стол. – А сама она с вырезанным языком сидела спиной к двери!

– Не может быть? Прямо здесь? – она прятала улыбку.

– Именно, – подтвердил он и добавил с легкой обидой на несерьезность, с которой его слушали. – Это очень серьезно.

– Конечно, какие тут шутки, – заверяла она. – Смерть – дело серьезное. Вы же ее боитесь?

– Да, – сказал Коренев. – Всем боязно умирать.

– Неправда. Мне не ни капельки страшно.

– Совсем?

– Абсолютно! – заявила она, словно ей доводилось околевать по пять раз на дню. – Это легко. Хрясь! – и тебя нет, и проблем нет. Жить намного страшнее и сложнее, поверьте, я знаю.

Лицо ее стало серьезным, и Коренев поверил.

– Чем занимаетесь? – спросила она.

– Я журналист. Беру интервью, делаю репортажи…

– На телевидении?

– Нет, – смутился он. – Пишу для газеты «Вечерний город». Читали?

– К сожалению, не имела возможности ознакомиться с этим прекрасным изданием. Я не местная, переехала из Лопухова.

– Знаю, жил там, – обрадовался Коренев. – Институт закончил и проработал около года в местной газете, называлась «Лопуховские новости».

– Удивительное совпадение. Почему решили переехать?

– Не знаю, как объяснить… Понимаете, так бывает – просыпаешься и замечаешь, что все вокруг тебя ненавистно и вызывает раздражение. И хочется бросить к чертовой бабушке и уехать к черту на кулички, чтобы не видеть ни этих улиц, ни квартиры, ни города.

– Вы часто поминаете нечистую силу, – заметила Рея. – Не надо чертыхаться, иначе ОН может пожаловать и сильно насолить.

– Ненавижу суеверия, – отмахнулся Коренев. Он не верил в приметы: не переступал порог, чтобы передать деньги, не плевал через плечо, возвращался столько раз, сколько требовалось, и самое главное – не говорил «крайний» вместо «последний».

Некоторое время обсуждали Лопухов. По рассказам Реи, с момента последнего посещения Кореневым город не изменился. Упоминания общественных мест соответствовали его воспоминаниям, словно с тех самых пор Лопухов законсервировался, как доисторический жук в янтаре.

– А к нам зачем переехали? Работу нашли?

Рея ответила, что к поиску работы еще не приступала. Просто проснулась и решила что-то изменить в жизни, прямо как Коренев. Она улыбнулась, и уголки ее рта разошлись чуть ли не ушей.

Он не поверил. Не бросают работу и не переезжают в другой город без веской причины. К тому же, не каждому под силу в одночасье приобрести новое жилье, если он не миллионер. Рея пояснила, что продала старую квартиру, доставшуюся в наследство от бабушки по линии отца, и выручила за нее предостаточно.

– Не голодны? – она сменила тему.

Он признался, что не отказался бы перекусить. Чашка чая раззадорила аппетит. Рея порылась в шкафчиках, обследовала холодильник и вынесла диагноз:

– Есть свежий батон и повидло. Можно намазать на хлеб и получатся бутерброды…

Нина Григорьевна в этом году запаслась повидлом на совесть. Подразумевалось, что большая его часть будет в виде булок и пирогов скормлена Кореневу. Само собой, некоторое количество банок перешло Тамаре и ее родителям во время очередного визита к родственникам.

Казалось, он в жизни не сможет есть вишневое повидло, однако, голод был силен, и никакие ощущения не смогли его перебить. Рея поставила на стол банку и батон. После шуршания по ящикам отыскала нож и принялась на бамбуковой доске нарезать хлеб тонкими кусками.

Нож оказался тот самый, с фиолетовой ручкой. Коренев взопрел.

– Откуда у вас эта штука? – он не отводил глаз от широкого блестящего лезвия.

– В ящике нашла. Что-то не так?

– Именно таким была убита Нина Григорьевна. Я думал, он на экспертизе.

– Удивительно. Возможно, это другой нож, похожий. Набор из одинаковых предметов, – Рея укладывала куски хлеба с повидлом на огромное блюдо, украшенное фотографией трех собак.

Такое же блюдо оставалось лежать у него на кухне.

С сомнением уставился на липкое лезвие. Он был готов поклясться, что помнит царапины на ручке. Но ведь Знаменский говорил, что нож на экспертизе!!! Стоп. Не может такого быть. Должно быть, это действительно другой нож.

Отмел неприятные мысли и занялся поглощением бутербродов. Рея наблюдала за ним, но к хлебу не притронулась. Свое нежелание она пояснила борьбой за стройность фигуры.