Одно Целое

Длительное некурение действует раздражающим фактором, как на курильщика, так и на бросившего человека. Зависимость от процесса, своего рода, ритуала выстраивает целые хитроумные схемы, чтобы сбежать куда-нибудь и покурить, даже если это совсем неуместно и нельзя. В эпоху обломов и разочарований, подстерегающих повсеместно почти за каждым поворотом судьбоносной ереси перемешанной с рекламой и пропагандой, хочется найти маленький островок спокойствия, где тебя хоть на пару минут оставят наедине с твоим мироощущением. Если ты спортсмен, ярый поборник здорового образа жизни, то тебе нужно отжаться пару десятков раз, поприседать или типа того. А если ты ходишь, бродишь, пытаешься жить, видя правдивую подноготную действительности, всё своё бессилие на пути к глобальному изменению всего вокруг в лучшую сторону, то тебе очень хочется покурить. Остановить на пару минут циклическое движение повторяющихся событий жизни и побыть в смежной плоскости созерцания со стороны. Хоть на пару минут, но хочется. Очень часто очень сильно раздражают люди, которые пытаются навязать свою компанию для совместного курения, когда тебе хочется побыть в одиночестве небольшой промежуток времени. Они выходят с тобой и начинают рассказывать тебе какую-нибудь херню о своей жизни, а ты стоишь, киваешь и думаешь: «Ага, покурил, блядь, спокойно». Зачем так делать? Я же не подхожу, не навязываю свои проблемы. От таких людей должно исходить не «пойдём покурим, передохнём», а «о, я смотрю ты что-то подзаебался, давай я загружу тебя ещё чем-нибудь, расскажу тебе поебень какую-нибудь, испорчу передышку, а? Погнали, дружище?». Так бы и отвёз их всех на какой-нибудь остров, чтоб они друг другу мозг вынесли и слились в едином экстазе потокового бреда из своих ротовых полостей. Или более лёгкая версия, без проблемной части: просто задвигают тебе что-нибудь о погоде или ещё о чём-то нейтральном, с целью нарушить тишину каким-то нелепым и ненужным разговором. Это, конечно, лучше, чем рассказ о житейских проблемах, но всё-таки. Нахрена это делать? Хочется постоять, отвлечься, о чём-то своём подумать, а тут на тебе – разговор ни к чему. И грубить, вроде, неудобно и послать неуместно, вот и стой, мучайся, пока сигарета истлеет. Самый верный способ бросить курить, это не чтение специальных книжек, не тренинги психологические, не запреты идиотические, а приставление к каждому курильщику таково вот бесящего спутника во время перекуров. Вот хочешь покурить, а тебе прямо, хоп – на напарника надоедливого в компанию. Ох, уж эти случайные коллеги – моральные калеки. Мы же не друзья, так, какие-то нечаянные знакомые, временные попутчики. Чего лезть-то? Если не складывается общение вне перекуров, то вряд ли оно в перекур пятиминутный как-то нормализуется. Если уж курить, то для удовольствия. А так, совсем незачем. Это же уже давно не модно. Срочно бросайте все надоеды и прилипалы, не травмируйте людей своим компанейским нытьём.

Всё для настроя, из-за настроя. Все психологические сентенции – на фиг. Хочешь – кури, не хочешь – не кури. А всё типа: «я курю, и мне так не нравится», «это так плохо», «так хочу бросить, но не могу» – не более чем бред. Из всех людей, что я знаю, полно бывших курильщиков. Бросал из них каждый по своему: кто-то разом, кто-то постепенно, кто-то периодически срывается. Короче говоря, полно примеров, что всё исходит изнутри. И если, тебе это очень не нравится, но ты продолжаешь это делать, то, значит, это тебе очень нравится, и ты просто боишься признаться.

– Убила бы за сигарету, – Лена надевает солнцезащитные очки.

– Так бы и убила?

– Ну, может и не убила бы, но ты меня понял.

– Да понял, разделяю твоё мироощущение, – отвечаю я.

– Может, ты и прав, нам нужно слегка отдышаться. Определённо, надоела вся эта непонятная лажа. Давай возьмём чего-нибудь и к морю сходим, может оно навеет нам нечто ободряюще-успокаивающее?

– Поддерживаю. Вот там, смотри, какой-то супермаркет, пошли.

Я беру Лену за руку, мы перебегаем дорогу, заходим внутрь супермаркета, покупаем бутылку виски, несколько пачек сигарет и направляемся в сторону пляжа.

Закурив, мы отпиваем по глотку прямо из горлышка и двигаемся сквозь немногочисленных прохожих в сторону берега, где волны своими холодными объятиями согревают мысли вдыхающих их запах душ.

Людей на пляже немного: буквально раз, два, три, четыре, пять. И мы примерно седьмые в поле зрения слева и справа. Проходим мимо немолодой парочки. Они что-то обсуждают. Их лица испещрены усталостью, но какой-то радостной. Будто в их жизни произошло что-то хорошее, что-то, чего они очень долго ждали, и вот наконец-то оно пришло. Может они выиграли в лотерею, может ещё что, кто знает? За них радостно, хорошие эмоции всегда в радость. Идём дальше, ближе к воде. Никто не обращают на нас никакого внимания, как, в прочем, и мы ни на кого. У каждого своя свобода и своё рабство. Мы снова на вершине мира или на дне. Вдвоём. Держу Лену за руку, она смотрит на меня. Молчим. Подходим к воде, волны накатывают и брызгаются.

– Вода холодная, явно не для купания, – Лена пытается отпрыгнуть от набегающей волны.

– Да, была б теплее, я бы с удовольствием поплавал. – Делаю глоток, передаю бутылку Лене.

– Я тоже, – говорит она, отпивает, – значит, будем просто пить сегодня.

Над городом – приближение сумерек, предзакатности. Шум машин заглушён звуком волн, закопан в песке и гальке. Движение мысли притуплено алкоголем и таит в себе ощущение лёгкой непринуждённой расслабленности. Той самой, которая наступает в стадии незначительного опьянения. Лёгкое и точное восприятие действительности, нейтрализация проблем. Проблема лишь в том, что на этой стадии долго не задержаться. Тантрическая пьянка маловероятна. С каждым следующим глотком сознание превращается в умозаключительные ряды самой различной направленности и мгновенной сменяемости один другим. Когда ты пьян, то можешь трепаться с кем угодно и о чём угодно, ну или почти с кем угодно и о чём угодно. Зависит от степени невменяемости и ощущения неуязвимости.

Держась за руки, мы идём с Леной вдоль берега. Мы почти не разговариваем, но, тем не менее, общаемся. Телепатия или что-то типа того. Замечал такое за нами. Мы можем часами молча сидеть или делать что-то. И при этом ощущать общение, будто рассказываем друг другу какие-то истории, делимся чем-то. Зачастую нам совсем не нужны слова, достаточно нахождения рядом друг с другом. Жаль, что у нас нет реальной телепатии, такой строго определённой, классической. Всё лишь на уровне ощущений, переживаний, предвкушений. Как-то эфемерно, будто не по-настоящему. Вот бы овладеть этой техникой. Могли бы фокусы показывать, экзамены любые сдавать, а там ещё и махинации какие-нибудь проворачивать, ну или наоборот, что то полезное и законопослушное. В общем, полно развлечений бы было.

– Лен, а давай откроем в себе телепатические способности. Они же есть у нас, мы же друг друга чувствуем, – начинаю я.

– Чувствуем, но вряд ли они у нас есть. Такие сверхъестественные, чтоб мы мысли читали, на экзаменах подсказывали, банки грабили или в спецслужбе боролись с мировым злом, – скептически отвечает Лена.

– А вдруг есть? Нам нужно просто их потренировать и всё, – не отстаю я.

– И как мы это сделаем?

– Загадай что-нибудь мне и мысленно передай, а я приму и скажу тебе, что ты загадала. Только с чего-нибудь простого начни, без тригонометрических функций и тройных интегралов.

– Ладно, давай, – Лена делает задумчивое лицо, – готово, принимай сигнал.

– Так, тааак, – я пребываю в лёгком замешательстве, – ты думаешь о Тамаре.

– Пфф, капитан очевидность, о Тамаре я, понятное дело, думаю. И нет никаких у нас телепатических способностей, – Лена машет рукой.

– Ну и о чём ты думала? – я протягиваю бутылку.

– Ага, спасибо, вот об этом я и думала, чтоб ты уже и мне глотнуть дал, наконец. Сработало.

– Сарказм на сарказме сидит и сарказмом погоняет.

– Почти, не обижайся, – Лена целует меня.

– Не обижаюсь.

– Прохладно становится, – Лена слегка ёжится, – мурашки побежали уже.

– Не хочется пока уходить. Может, костёр разведём? Вон там, смотри, как раз кто-то жёг, – я показываю жестом чуть в сторону, где лежат несколько недогоревших поленьев. – Давай попробуем, если они не сырые совсем.

– Пойдём, глянем? – принимает мою идею Лена.

Разгорающийся огонь уносит вдаль печаль. Трещат сухие ветки, объятые только что рождённым пламенем. Искры вздымаются вверх салютом в почти зимнем солёном воздухе побережья. Это особенный запах, особенный вид созерцательного удовольствия. Замирающие в голове образы давно позабытые и совсем недавние сменяют друг друга, кокетничая с душой, с внутренней вселенной всего того естества, что ты привык называть своим. Доносящийся откуда-то из темноты шум волн рисует яркими красками в твоём воображении чудеса. Легко. Секунды, минуты, дни, годы – всё это лишь облако, всё это лишь потрескивание костра, всё это лишь крупицы песка, пробравшиеся в твои кеды, прилипшие к твоему телу, запутавшиеся в твоих волосах.

– Люблю смотреть на огонь, он всегда яркий, дикий, – Лена берёт сигарету.

– Огонь поэтичен, независим и дерзок. Если он под контролем, то может согреть тебя, а если нет, то сожжёт не задумываясь. Состраданием он не наделён, знает только да или нет, никаких промежуточных состояний. В этом его правда, его природа, ничего не попишешь, – я делаю глоток виски и передаю бутылку Лене.

– Ты вспоминаешь когда-нибудь наше детство, наше прошлое? – Лена тоже делает глоток.

– Нет, я не очень хорошо его помню, без подробностей, таким общим фоном.

– Что совсем ничего?

– Нет, помню, конечно, что-то, какие-то главные судьбоносные вехи: вот мы идём в школу, вот отмечаем наш день рождения. Но так глобально всё полностью не запечатлелось. Отдельные эпизоды могу вспомнить в мельчайших подробностях. Правда, зачем я их помню, не знаю.

– Какие, например, эпизоды?

– Разные. Не то чтобы у меня какой-то там список воспоминаний, просто иногда, откуда не возьмись, в памяти всплывают картинки, буквально воссоздаются. И то, о чём не помнил и давно забыл и, в сущности, не важно, предстаёт перед тобой дословно в мельчайших подробностях.

– Значит, это что-то важное, – говорит Лена и переводит взгляд с огня на море, поигрывающее волнами в темноте.

– Вряд ли, какие-то сцены просто отдельные. В голове, видимо, всё записывается и периодически внезапно воспроизводится, – предполагаю я.

– У меня тоже так бывает.

– Да, у всех так бывает, – я подкладываю в огонь ещё несколько веток.

– Странно, но многие воспоминания как-то с теплотой воспринимаются. Даже те, что не совсем добрые или милые, а скорее обычные или волнительные, но всё равно с теплотой, – Лена подставляет руки огню.

– Ну не все явно, – приобретаю несколько скептический вид я. – Это скорее зависит от позитивности человека, степени его оптимистичности: чем он оптимистичней, тем теплее воспринимает события прошлого. И наоборот: может видеть один лишь только негатив.

– А ты какой? Как ты видишь? – Лена переводит взгляд на меня.

– Я же говорю, у меня как будто просмотр видеозаписи. Если я что-то и вспоминаю, то в тех же ощущениях, что были тогда. Помню свои переживания в тот момент. Поэтому какого-то общего позитива или негатива во мне нет. Всё зависит от конкретного эпизода.

– А такая конкретика помогает или мешает?