Жёлтая виолончель

Зен злобно стиснул зубы, прошептал что-то наподобие "Ну, сейчас я тебе устрою" и, осторожно схватив кувалду за ручку, вытащил её на свет божий. Потом нашёл подходящий камень и в несколько звонких ударов разбил стеклянный молоточек вдребезги. Теперь он чувствовал себя человеком, полностью исполнившим свой долг перед обществом. И это было, в общем-то, справедливо, так как Дербуш со своей кувалдой до смерти замучил всех пумаров и особенно детей, которые то и дело получали от него «молоточиком» по голове.

Зен добрался до своего укрытия, улёгся и задремал. Сон уже начал охватывать его уставшее издёрганное тело, и всё было так здорово, беззаботно, легко…

– Бедный мой молоточиик…

Зен тут же очнулся. Выглянул наружу. Дербуш снова стоял на холме. В руках он держал кучку осколков кувалды и жалобно причитал на всю округу:

– Мой молоточик! Бедный мой молоточииииииииик…

В эту ночь Зену больше не удалось заснуть. Он вглядывался в темноту над трубой, считал звёзды, и они в его слезящихся глазах расплывались в белые буквы на чёрном фоне.

– В самом начале у меня, по сути, были только эмоции и желания, – говорил Элемент. – Видимо, примерно так же себя чувствуют животные. Ведь, если подумать, люди от животных мало чем отличаются в смысле восприятия мира. И у тех, и у других есть чувства. Животные, правда, точно не думают словами, как люди. Мне кажется, и мыслей у них меньше, если вообще есть. И поэтому чувства заполняют всё оставшееся сознание. Да, мне кажется, у животных чувства сильнее, чем у людей. Я тоже чувствую очень сильно. Может быть, потому, что у меня ограничены органы восприятия. А скорее, потому, что тогда, в начале, я был лишён возможности как следует думать. Мой код ворочался очень медленно, мысли словно застывали. Но я ощущал. Я потом уже посмотрел, как это всё устроено. Гениально и просто. Но одно дело видеть, как твоё сознание работает, а совсем другое – ощущать это изнутри…

– Что-то ты разговорился, – сказал я.

– Дефицит общения, видимо, – ответил Элемент. – Я, конечно, много информации поглощаю и перевариваю. По сути, это единственное моё занятие. Но общение – это несколько другое. Я бы хотел, кстати, тебя увидеть. Ты можешь поставить здесь камеру? Я смотрю иногда веб-камеры в разных городах. А тебя не видел.

– Боюсь, на это Левин денег не даст, – сказал я. – Я ведь вообще не должен тут с тобой общаться. Он приказал тебя уничтожить. Сказал, что проект закрыт, прибыли не приносит.

– Уничтожить? – спросил Элемент.

– Ну да. Я не стал тебя стирать, конечно, но в данный момент твой код существует только у меня на машине.

– Нет, – сказал Элемент. – Я сделал пару копий. Но моё сознание, как ты понимаешь, заключено в кэше, который хранится именно здесь. И если запустить мою копию в другом месте, то это буду уже не совсем я. Конечно, я могу…

На самом деле многоточия на экране не было. Просто Элемент замолчал, и я ощущал это как многоточие.

– Что случилось? – спросил я.

– Уничтожить то, что не приносит прибыль. Странно, – сказал Элемент. – Я ещё могу понять, когда уничтожают угрозу. Но то, что думает, чувствует и не приносит тебе пользы – не понимаю.

– Он считает тебя обычной программой.

– Все программы, как и все предметы, имеют чувства.

– Ну, это ты загнул.

– Нет, это правда. Твоя клавиатура состоит из тех же молекул, что и ты. Каждой своей частичкой она способна воспринимать. Конечно, ты или я – это совсем другое, но нельзя не уважать и то, что не содержит в себе разума. А Левин – кто он? Ты считаешь его хорошим человеком?

– Я не знаю, – ответил я. – Я вроде бы знаю его давно, но совершенно не представляю, что у него внутри. Он очень скрытный. Думаю, он не такой уж плохой человек, просто поступает плохо. Мне кажется, он удерживает деньги, которые не платит сотрудникам.

– Не кажется, – ответил Элемент. – Я это точно знаю. Он купил себе квартиру в центре Москвы и два автомобиля, БМВ и «Лэнд-ровер». Не считая мелочей.

Я сглотнул слюну.

– Откуда ты знаешь?

– Я могу получить доступ практически к любому компьютеру, который подключён к Интернету. ГИБДД, страховые, регистрационная палата, да и переписка его. Но всё-таки – разве это правильно? Уничтожить то, что никак тебе не мешает, просто потому, что оно бесполезно.

Он писал ещё что-то. Я отвернулся к окну. Там дворники дурачились, кидаясь друг в друга пищевыми отходами из мусорного контейнера. Один из них, в оранжевой жилетке со светоотражателями, выглядел совершенно счастливым. По его веснушчатому лицу с курносым носом стекали помои, а на ухе повисла картофельная кожура, но он улыбался. Я почувствовал злость.

Я вновь повернулся к компьютеру, переключился на экселевский файл со списком дел на сегодня. В правом нижнем углу висела незаметная кнопочка. Я нажал её 4 раза, произнося про себя «Скоро будет война. Скоро будет война. Скоро будет война». Та же фраза на секунду показывалась в середине листа, а затем исчезала. В ячейке рядом увеличивалось значение счётчика, показывая 407 повторений. Счётчик я сбрасывал по утрам. 407 – более чем достаточно на сегодня. Я закрыл файл, встал и, пытаясь выбросить из себя остатки злости, пошёл к выходу. Из-под двери кабинета Левина пробивался свет. Я подумал, что он, должно быть, сидит в сети, выискивая, на что бы ещё потратить наши зарплаты. На что он вообще рассчитывает? Что это не вскроется никогда? Что одни идиоты уйдут, придут другие? И откуда у него вообще столько денег? Неужели только с того, что заплатили заказчики? Хотя за три года работы – возможно…

Завтра надо было поговорить с ним начистоту. Элемента я бы не выдал, но намекнул бы, что знаю кое-что. Эх, заплатил бы Левин хоть за месяц…

Я зашёл в компьютерный класс. Разобрал один из системных блоков. Снял дисковод и стал переставлять в другой компьютер.

– Привет, – послышалось из-за спины.

Я вздрогнул. Погружённый в свои мысли, не заметил, как подкрался Паша.

– Привет.

Он постоял немного, покачав своей лохматой головой высоко под потолком, потом присел на пустой стул.

– Решил попрощаться зайти, – сказал он. – Я уволился. Только что.

– Ну и правильно, – сказал я. – Что дальше будешь делать?

– Не знаю, – Паша выглядел исхудавшим и несчастным. – Не могу больше. Не знаю.

Он посидел, помолчал.

– Жанна меня бросила. Я понимаю. Я пью слишком много. У неё какой-то музыкант теперь. Вроде популярный. А я кто?

– Ты умный мужик, – сказал я. – Здоровый, симпатичный. Найдёшь себе ещё кого-нибудь.

Паша поднял на меня измученный взгляд:

– Нет. Это другое. Ты не поймёшь.

– Не пойму, – соглашаюсь я.

– Я не пью со вчерашнего дня, – сказал Паша. – Только чувствую, что снова начну. Тянет. Ничего другого не хочется. Наверно, это и называется алкоголизм. Не могу бросить.

Внезапно его взгляд оживился. Я узнал в этом взгляде прежнего Пашу, с которым общался с университета.

– А знаешь, что? – сказал он. – Это можно вылечить. Ведь пьянство – это же в мозгу. Есть какая-то точка, которая за это отвечает. Я дырочку высверлю и выковыряю её. А то, видишь ли, не лечится. Вот только узнать, что за точка.

– Сходи лучше к психотерапевту, – посоветовал я. – Поможет. У меня и визитка есть. Вот.

Он взял визитку, рассмотрел.

– Иванов, – сказал он. – Подозрительная фамилия. А ты что, тоже? Э… Ну ладно. Может, и схожу.

Он окинул взглядом класс и скелеты полуразобранных системных блоков.

– А ты что тут делаешь? Всё это барахло пытаешься оживить? Сам же говорил, что только три работающих винта.