Черная бархатная лента обвивала изящную шею. Портрет был написан в профиль и весь являл собой воплощение юности и трепетного ожидания грядущей жизни. Неудивительно, что заживо разлагающийся старец захотел обладать образом этой юной красоты, как царь Давид Вирсавией.
Реджинальд Блэк взглянул на часы.
– Так, самое время очнуться от грез. Через четверть часа к нам пожалует оружейный магнат Купер. Американские армии наступают по всем фронтам. Списки убитых растут. Для Купера это самая настоящая страда. Он поставляет товар безостановочно. Все его картины надо бы украсить траурными лентами. И под каждой для пущей красоты установить пулемет или огнемет.
– Однажды вы уже делились со мной этой идеей. Когда Купер купил у вас последнего Дега. Зачем тогда вы ему продаете?
– Я вам и это уже однажды объяснял, – сказал Блэк с нотками досады в голосе. – Все из-за моей проклятой, двойственной, демонической натуры Джекиля и Хайда. Но Купер у меня за все поплатится! Я запрошу с него на десять тысяч больше, чем запросил бы с оптового торговца удобрениями или шелковыми нитками! – Блэк осекся, оглянувшись в сторону входной двери. Тут и я услышал звонок. – На десять минут раньше, – буркнул Реджинальд. – Один из его излюбленных финтов. Либо раньше, либо позже. Если раньше, начнет объяснять, что в его распоряжении буквально несколько минут, ему срочно надо в Вашингтон или на Гавайи. Если позже, значит, решил меня потомить и измотать ожиданием. Я запрошу с него на одиннадцать тысяч больше и даю вам руку на отсечение, если уступлю хоть цент! А теперь живее! Наш личный коньяк убрать, давайте бутылку для среднего клиента. Этот стервятник мировых побоищ лучшего коньяка и не заслуживает. К сожалению, в коньяке он смыслит не больше, чем в живописи. Так, а теперь марш в засаду! Когда понадобитесь, я вам позвоню.
Я устроился на своем наблюдательном посту и раскрыл газету. Блэк был прав: американские войска наступали повсюду. Заводы и фабрики Купера работали на полную мощность, обслуживая массовое смертоубийство. Но если Реджинальд Блэк считает себя благодетелем миллионеров, то разве не прав по-своему и этот стервятник, считая себя благодетелем человечества? И разве массовое смертоубийство не спасает сейчас Европу и весь остальной мир от еще большего ужаса, от изверга, надумавшего поработить весь континент и истребить целые нации? Вопросы, на которые, по сути, нет ответов, а если и есть, то лишь очень кровавые.
Я опустил газету и стал смотреть в окно. До чего же шустро убийство умеет менять имена! И прикрываться великими понятиями чести, свободы, человечности. Каждая страна взяла их на вооружение, и чем свирепее диктатура, тем гуманнее лозунги, под которыми она вершит свои преступления. А убийство! Что такое убийство? Разве кровная месть – не убийство? Где тут начинается произвол, где кончается право? И разве само понятие права уже не прикончено наиболее истовыми праворевнителями? Уголовниками из германских канцелярий и продажными судьями, что радостно служат преступному режиму? Какое же тогда еще возможно право, кроме мести?
Над головой у меня резко затрезвонил звонок. Я спустился по лестнице. С порога меня окутало ароматным облаком гаванской сигары.
– Господин Зоммер, – спросил меня Реджинальд Блэк сквозь сизое табачное марево, – зачем вы заявили господину Куперу, что эта картина хуже того Дега, которого он недавно у нас купил?
Я уставился на Купера в полном изумлении. Этот стервятник лгал, причем лгал нагло и в открытую; он прекрасно знает, что я в безвыходном положении, поскольку никогда не осмелюсь назвать столь важного и к тому же вспыльчивого клиента лжецом.
– Говоря о таком мастере, как Дега, я бы никогда не стал оперировать понятиями лучше или хуже, – сказал я. – Это первейшее правило, вынесенное мною из Лувра. Просто одна картина может быть более закончена, другая менее. Это и составляет разницу между эскизом, этюдом и картиной, на которой поставлена подпись мэтра. Ни один из тех двух Дега не подписан. Это сообщает им, по мнению профессора Майера-Грэфе, истинное величие той незавершенности, которая оставляет простор для любой фантазии.
Реджинальд Блэк глянул на меня ошарашенно, явно потрясенный моей внезапной эрудицией. Цитату я вычитал пять минут назад на своем насесте, схватив наугад первую попавшуюся книжку.
– Вот видите, – только и сказал Блэк, поворачиваясь к Куперу.
– A-а, ерунда! – пренебрежительно отмахнулся этот мужлан с лицом цвета непрожаренного бифштекса. – Лувр, шмувр! Да кто этому поверит! Он сказал: эта картина хуже. Я сам слышал. На слух пока что не жалуюсь.
Я понимал, что все это пустая болтовня, лишь бы сбить цену, но счел, что даже столь благородная цель еще не повод меня оскорблять.
– Господин Блэк, – сказал я, – по-моему, дальнейший разговор все равно не имеет смысла. Только что позвонили от господина Дюрана-второго, он покупает картину, просили ее привезти.
Купер хохотнул кудахтающим смехом рассерженного индюка.
– Хватит блефовать-то! Я случайно знаю, что Дюран-второй отдает концы. Ему картины уже не нужны. Единственное, что ему сейчас нужно, – это гроб.
Он торжествующе посмотрел на Реджинальда Блэка. Тот ответил ему ледяным взглядом.
– Я сам знаю, что он при смерти, – сказал Блэк сухо. – Я был у него вчера.
Купер снова отмахнулся.
– Он что, гроб что ли будет оклеивать этими импрессионистами?! – издевательски воскликнул оружейный магнат.
– Такой страстный коллекционер и знаток, как господин Дюран-второй, никогда бы так не поступил. Но на то время, которое ему еще осталось прожить, он не хочет отказывать себе ни в какой радости. Деньги, как вы понимаете, в этом случае уже не играют роли, господин Купер. На пороге смерти нет смысла скаредничать. Как вы только что слышали, Дюран-второй хочет получить этого Дега.
– Ну и отлично. Пусть получает.
Блэк и глазом не моргнул.
– Запакуйте, пожалуйста, картину, господин Зоммер, и доставьте ее господину Дюрану-второму. – Он снял Дега с мольберта и передал мне. – Я рад, что все так благополучно кончилось. Это очень благородно с вашей стороны, господин Купер, уступить умирающему, дабы не отравлять ему последнюю радость в жизни. На рынке еще много других Дега. Может, лет через пять, через десять нам снова попадется работа столь же отменного качества. – Он встал. – Ничего другого я вам, к сожалению, предложить не могу. Это была моя лучшая картина.
Я направился к двери. Я нарочно шел не медленно, чтобы Купер не заподозрил блеф, а деловито и быстро, словно очень тороплюсь доставить картину к ложу умирающего Дюрана-второго, пока тот жив. Оказавшись у двери, я был уверен, что Купер меня окликнет. Но оклика не последовало. Разочарованный, я поднялся на свой насест, переживая из-за того, что, очевидно, запорол шефу сделку.
Однако я недостаточно хорошо знал Блэка. Через пятнадцать минут раздался звонок.
– Картину уже увезли? – спросил Блэк бархатным голосом.
– Господин Зоммер как раз с ней уходит, – сообщил я заполошным фальцетом.
– Догоните его! Пусть принесет картину обратно.
Второпях я кое-как завернул картину и опять спустился вниз, готовясь снова ее распаковать.
– Не надо разворачивать, – недовольно пробурчал Купер. – После обеда доставите ее мне домой. А после расскажете мне, что у вас есть третий Дега, еще лучше этого, у-у, аферисты!
– Да, есть еще один Дега такого же класса, – холодно ответил я. – Вы совершенно правы, господин Купер.
Купер вскинул голову, как напуганный боевой конь, готовящийся заржать. Даже Реджинальд Блэк глянул на меня с любопытством.
– Этот Дега вот уже двадцать лет висит в парижском Лувре, – закончил я. – И не продается.
Купер перевел дух.
– Избавьте меня от ваших шуток, – буркнул он и потопал к двери.
Реджинальд Блэк отодвинул коньяк для клиентов в сторонку и принес свою заветную бутылку.
– Я горжусь вами, – заявил он. – Может, от Дюрана-второго и правда звонили?
Я кивнул.
– Он хочет еще раз взглянуть на Ренуара. Портрет молодой мадам Анрио. Просто кстати пришлось.
Блэк извлек из своего красного сафьянового бумажника сотенную купюру.
– Премия за отвагу, проявленную перед лицом неприятеля.
Я с удовольствием сунул купюру в карман.
– Вам удалось получить с Купера всю контрибуцию? – спросил я.
– Всю до последнего цента! – радостно доложил Блэк. – Нет ничего правдивее полуправды. Мне пришлось поклясться Куперу жизнью собственных детей, что я вчера действительно был у Дюрана-второго.
– Жуткая клятва.
– Но я же там был. С Ренуаром. А насчет Дега Купер с меня клятву не брал.
– Все равно, – сказал я. – Это ж надо, изверг какой.